Шпион под подозрением. Спасские ворота

Почувствовав, что начинает болеть голова, Юрий прошел в ванную и поискал среди старых бритвенных лезвий и кисточек для бритья маленькую бутылочку, в которой хранились таблетки, приобретенные его матерью три года назад по рецепту кардиолога. Она умерла, не успев принять ни одной. С тех пор они так и лежали в ванной. В России никогда ничего не выбрасывают. В этой стране тело умершего еще не успевает остыть, как родственники приступают к дележу оставшегося скудного имущества.

Юрий вспомнил ту ужасную сцену. Стулья отошли двоюродному брату Ивану, столовые приборы — племянникам, тарелки и картина — Наталье, к свадьбе. Только один человек, давнишний мамин «друг» отказался от своей доли — ковра. Сам Юра унаследовал семейные фотографии и лекарства.

Он высыпал таблетки на ладонь: пожелтевшие и, наверное, уже негодные. Возможно, простой аспирин. Все, что могла предложить официальная медицина: аспирин да вранье. Традиционное лечение по-советски.

Юрий сел на кровать. Страшно подумать, что его ждет впереди. Еще страшнее было от сознания полного одиночества. К кому обратиться за поддержкой? Друзей у него не было, с родственниками он давно не общался. Не давала утешения и работа. Юрий скривился, подумав о сослуживцах, подсиживающих друг друга, о предстоящих «пресс-конференциях», на которых миру будет предложена правда по-советски. Несъедобное варево.

А что потом? Через день, через месяц или через год снова появится гебешная троица, которая доставит его в какой-нибудь кабинет, упрекнет в недостатке рвения, напомнит о его прегрешениях и в очередной раз потребует «помочь»…

— Маркус, — произнес он вслух, встряхнув головой. Где он? Арестован? За что? Может, та женщина сумеет его выручить… А если нет? Вдруг англичанина посадят в тюрьму из-за подписанного им, Юрием Халдиным, лживого доноса? А что будет с его семьей? Господи, у него ведь, наверное, есть жена, ребенок, родители…

Юра в отчаянии хрустнул пальцами и застонал в подушку. Внутренний голос советовал выйти на свежий воздух, погулять, отвлечься. Вот только сил не было.

«С какой легкостью мы отгораживаемся от нашего прошлого четырьмя стенами. Глухими белыми стенами. Друзья, родители уходят в прошлое, становятся частью совсем другой жизни — далекой, призрачной. И тогда остается только комната. Невыносимая изоляция, из которой надо как-то вырваться».

Юрий рассеянно посмотрел на таблетки. «Две, три или сразу все — какая разница? Это ведь только аспирин. Его, кстати, тоже теперь в Москве не достать…»

Некоторое время он лежал на кровати, ровным счетом ничего не ощущая. Потом свет вдруг померк, грудь сдавило точно стальным обручем. Он еще мог протянуть руку к стоявшему рядом телефону и вызвать «скорую». Однако такого желания у него не возникло. Зачем? Предстоящая ночь впервые за много лет обещала быть спокойной и мирной.

Анастасия задержала папку у себя до самого вечера. Уже давно разошлись по домам сослуживцы. Гебист угрюмо молчал, в кабинете висели клубы дыма от его сигарет. Трижды перечитав содержимое папки, она не смогла определить источник информации. В целом перечисленные эпизоды казались правдоподобными, даже убедительными. Но как о них узнали? Наверняка не от Юрия — он не годился даже на маленькую роль в плохом уличном театре.

Анастасия вынула ручку, подписала страницу, проштемпелевала личной печатью и пододвинула папку гебисту.

— Это дело смердит, — сказала она.

Скоро девять часов, уже давно улетел на Запад последний рейсовый самолет, и если Маркус все-таки решил убраться подальше, он наверняка воспользовался предоставленным шансом. Больше ей ничего не удастся для него сделать.

33

Весь день они провели на воздухе. После захода солнца уставшую Крессиду положили на расстеленный под кроной кедра плед и понесли в дом. Мать Маркуса шла впереди, за ней — облаченная в позаимствованную одежду притихшая и грустная Дорин. Вдвоем они искупали девочку и уложили в постель Маркуса.

— Не слишком удобно, но на пару дней сойдет, — прошептала старая дама. — Надеюсь, сын к тому времени вернется, и мы узнаем, что случилось.

Она ободряюще улыбнулась: у нее за спиной был безопасный цивилизованный мир.

Женщины уселись перед телевизором, положив себе на колени подносы с кусками жареной курицы и стараясь не думать о том, что может происходить в Москве.

Однако у матери Маркуса это никак не получалось.

— Милая, неужели он так ничего и не сказал о своих планах?

Утомленная дорогой и обиженная, что ей, возможно, не верят, Дорин резко ответила:

— Мне нечего больше добавить!

Сидя перед работающим телевизором, ничего не видя и не слыша, старая дама казалась очень маленькой и хрупкой.

Наконец она не выдержала и, забыв о сидевшей рядом Дорин, пробормотала себе под нос:

— Надеюсь, тот человек из Лондона меня все-таки навестит… Ну, тот самый: молодой такой, в очках. — Она налила себе хересу. — Хотите, милая?

— Нет, я иду спать. — Дорин встала. — Назавтра я приглашена в канадское посольство на танцы.

— Помню, милая, помню.

— Вот только надеть мне нечего, — обвиняющим тоном добавила Дорин.