Шпион товарища Сталина

Ради Елены я был готов остаться в Германии. Конечно, на тот момент я не знал, что Германия из союзника в один день превратится в непримиримого врага и вероломного агрессора.

Ради Елены я пошел на преступление, терпел лишения и неприятности. Разве я делал все просто так, ради забавы? Нет! Я любил ее и продолжаю любить.

Шли дни, и я сердцем чувствовал, что наша любовь не умерла, она взаимна. Я не верил, не мог поверить, что Елена всего лишь играла роль, о чем с холодной улыбкой заявила мне в нашу последнюю встречу.

Хелен фон Горн безвозвратно ушла, но пришла Елена Коренева. Неужели она вдруг ушла так же, как пришла, — легко, беззаботно и весело?

Вот это угнетало и давило больше всего. Неужели так бывает?

Я не мог поверить. Внутренний голос цинично твердил: «Да, Шаталов, ты многого не знаешь, еще как бывает!» Сердце же решительно возражало: «Нет, так не бывает!»

Телефон в квартире номер восемь в доме номер пять по улице Большая Никитская не отвечал, дверной звонок не работал. Мои бдения под дверью сразу же привлекли внимание чутких соседей, и мне пришлось объясняться с участковым милиционером, но я не оставлял своих попыток и приходил по адресу снова и снова.

2

Вскоре меня завертели новые заботы, и я перестал дежурить у дверей квартиры Лены. Судьбоносные события как для меня лично, так и для всей нашей великой страны продолжились с новой силой.

Война, поначалу представлявшаяся как освободительный поход против фашистской Германии, поработившей Европу, вдруг после известной речи товарища Сталина третьего июля сорок первого года превратилась в войну Великую Отечественную.

Немецкие танковые клинья, пусть с ощутимыми для себя потерями, однако достаточно быстро резали нашу оборону, как праздничный пирог, вгоняли наши армии в котлы, вносили ужасающую сумятицу, растерянность, вселяли уныние и провоцировали панику.

Геббельс устроил такую пропагандистскую шумиху, что весь мир, кажется, почти поверил в то, что фюрер великой Германии самоотверженно вступил в схватку с кровожадным большевистским режимом.

В ходе следовавших одно за другим мрачных событий я неоднократно вспоминал предупреждения Лобка. Похоже, они сбывались в точности.

Думал ли об этом товарищ Сталин, вспоминал ли он злорадные пророчества гитлеровского прихвостня? Не знаю, до сих пор не могу сказать ничего определенного.

В тот момент я с уверенностью мог сказать лишь одно: в июне сорок первого года товарищ Сталин пережил непростые дни. Слово расходилось с делом на уровне исполнителей — вот что коварно било вождя в спину в унисон ударам гитлеровской армии в лоб.

По документам Красная армия превосходила вермахт на голову по всем параметрам. В реальности начинались якобы непредвиденные проблемы.

Обученные по документам дивизии сыпались в бою так, что разбежавшихся бойцов не могли потом долго собрать. Техника простаивала в ремонте без запасных частей, аэродромы не имели нормальных взлетно-посадочных полос. К новым скоростным самолетам пилоты не приспособились — скорость посадки слишком высокая! Самолеты и танки оказались не полностью радиофицированы, а летчики и танкисты невзлюбили рацию — шифры неудобны.

Военные склады, как нарочно, неудачно расположены. Автомобили стоят без топлива. Штабная работа и связь постоянно дают досадные сбои.

Командиры не умеют маневрировать, их учили только двигаться грозной лавой вперед, а тех наставников, кто пытался учить грамотным действиям в обороне, признавали вредителями. Как противостоять стремительному германскому блицкригу, никто всерьез, как оказалось, не думал и по большому счету не знал.

Получалось, что вновь, как во времена Наполеона, оставалось уповать на огромность нашей страны, не вполне развитую дорожную сеть и русскую зиму, в условиях которой русская армия всегда побеждала, словно попадала в родную стихию.

К сожалению, многие из тех, кто исполнял приказы, попросту не желали думать. Они исповедовали шапкозакидательскую тактику, массово бросали под тяжелые немецкие орудия и пикирующую авиацию конницу, пехоту и легкие танки, видимо, рассчитывая безудержной лавой до смерти напугать врага. Противник, в самом деле, иногда изумлялся, но бежать со страху не желал, как в тире, методично истреблял советские части и соединения, безграмотно брошенные под огонь.

Когда безответственная тактика не срабатывала (как же она могла сработать?) и приводила к ничем не оправданной гибели людей, карьеристы якобы в благородном гневе обвиняли командиров в трусости и расстреливали якобы виновных в провале решительного контрнаступления, а на самом деле заметали следы своего дурацкого рвения и головотяпства.

Система функционировала так, что слишком часто среди ее замысловатых передаточных механизмов действовали откровенные сластолюбцы, лодыри, приспособленцы, воры и дураки. Провокаторы, вредители, шпионы и предатели чувствовали себя в ней довольно вольготно, им оставалось лишь замаскироваться под карьеристов, дураков, воров или сластолюбцев.