Два события должны были ухудшить положение фон Ринтельна: прибытие в Фалмутфон Папена, который возвращался в Германию, после того как он стал «нежелательным иностранцем» в глазах американского правительства, и получение депеши Циммермана, посланной на имя германского посланника в Мексике, именно той телеграммы, в результате которой Соединенные Штаты вступили в войну. Я уже рассказывал выше, что документы, захваченные у фон Папена в Фалмуте, содержали явную улику против фон Ринтельна в виде чековых талонов; это было вещественное доказательство, которое мы тотчас же передали американским властям. В день, когда Америка объявила войну, секретарь посольства, о котором я упоминал выше, пришел сообщить мне, что американцы, по моему совету, возобновили требование о выдаче Ринтельна и получили согласие на это. В назначенный срок фон Ринтельн был увезен из Доннингтон-холл одним из моих инспекторов в сопровождении вооруженного стражника для защиты его против эксцессов толпы в Ноттингеме; там он сел в поезд, отходивший в Ливерпуль, а затем пересел на пароход общества «Уайт Стар — Адриатика». В Ливерпуле конвойный разрешил ему позвонить по телефону адмиралу Холлу в лондонское адмиралтейство.
— Вам известно, — сказал Ринтельн, — что запрещено провозить военнопленного через боевую зону? Подводная блокада английских берегов превратила их в боевую зону.
— Вы в то же утро сядете на пароход, отплывающий в Америку, — вот единственный ответ, который он получил.
Фон Ринтельн повторил свой протест, прежде чем войти на борт парохода.
— Я сообщу, кому следует, о вашем протесте, — отвечал ему офицер, — но будьте добры войти на пароход.
В то время, когда немецкие подводные лодки топили ежедневно торговые пароходы без всяких церемоний и не делали ни малейшего усилия для спасения экипажа, было бы дико обращать внимание на подобные протесты.
Военнопленный пользуется достаточной свободой на кораблях, и поэтому в один прекрасный день, когда фон Ринтельн очутился наедине с одним молодым гражданином из Южной Америки, свободно говорившим по-немецки, он попросил его отправиться к германскому посланнику в Венесуэле, куда этот американец ехал, и передать ему только два слова: «Ринтельн прибыл». Этого будет достаточно, объяснил он, чтобы пустить в ход одну необходимую машину. Спустя несколько недель, когда он находился в тюрьме Тумбе в Нью-Йорке в ожидании суда, тот же молодой человек пришел его навестить, и Ринтельн сказал ему, чтобы он больше не заботился о передаче его сообщения, так как адмирал фон Гинтце, посетивший его по возвращении из Китая, обещал ему принять все необходимые меры.
Ринтельн предстал перед судом не один: вместе с ним на скамье подсудимых оказалось большинство его сообщников: доктор Шеель, изобретатель и фабрикант поджигательных снарядов, два члена конгресса, которые принуждены были подать в отставку, бывший генеральный прокурор Моннет, замешанный в создании фальшивого профессионального союза, и много других лиц, менее значительных.
Процесс «правительства Соединенных Штатов против капитана Ринтельна и его сообщников» наделал много шума. Подсудимые обвинялись в нарушении федеральных законов при следующих обстоятельствах: угроза морскому транспорту, перевозка и хранение у себя взрывчатых веществ на территории Соединенных Штатов без разрешения на то полиции; нарушение закона о стачках путем учреждения фиктивного и незаконного профессионального союза; угроза безопасности Соединенных Штатов путем вступления в заговор с иностранной державой (Мексика); нарушение добрых отношений между Соединенными Штатами и другими державами, с которыми они находились в дружественных отношениях, путем разжигания мятежей на территории этих держав.
По окончании процесса газеты стали утверждать, что германское правительство угрожало репрессиями находившимся в то время в Германии американским гражданам в случае заключения Ринтельна в тюрьму. Но статс-секретарь г-н Лансинг возразил на это с веселой иронией, что в Соединенных Штатах было больше немцев, чем американских воинов в Европе. Ринтельна присудили к четырем годам принудительного труда в американской тюрьме; для того, кто знаком с режимом одиночного заключения в Соединенных Штатах, наказание это равносильно вдвое более суровому приговору в Англии.
Дело сэра Джозефа Джонаса