Шпионаж во время войны

«Через неделю после моего приезда в Соединенные Штаты я получил письмо от морского атташе, капитана Бой-Эда, уведомлявшего меня, что граф Бернсдорф желает поговорить со мной. После некоторого колебания, имея в виду характер моей миссии, я решил согласиться на просьбу посла и отправился к нему в гостиницу Риц-Кальтон на Мэдисон-авеню. Бернсдорф тотчас же стал расспрашивать меня о целях моего пребывания в Америке. Вместо ответа я вежливо указал ему, что он не должен задавать мне подобных вопросов, так как мой ответ мог бы осложнить его дипломатические обязанности. Он придвинул тогда свое кресло поближе к дивану, на котором я сидел, и продолжал почти шепотом: „Капитан, поймите, я вас прошу, ведь хотя и я нахожусь здесь в качестве посла, я тем не менее старый военный. Вы можете все мне сказать по секрету“. Эти слова тронули мое офицерское сердце, и я сообщил ему не только о том, каким образом возникла моя миссия в Берлине, но дал ему понять, что она носила вполне военный характер и состояла в общей организации диверсий. Я сказал ему также, что, поскольку я был офицером, я не верил в мнимую нейтральность Америки, что вся Германия разделяла мое мнение и считала Соединенные Штаты своим „невидимым врагом“. Кроме того, я обещал действовать энергично, но осторожно».

И, несмотря на эту свою беседу с Ринтельном, посол не постеснялся давать честное слово американскому правительству в том, что ему не были известны вредительские акты, совершенные германскими должностными лицами.

Ринтельн рассказал дальше.

«Дважды я принужден был энергично протестовать против того, что я называл „храбрыми атаками на беззащитного заключенного“. Бернсдорф и Папен сделали в рейхстаге самые компрометирующие меня и мою миссию доклады. Как я бесился, отбывая свое наказание в Антлантской тюрьме и имея впереди еще два года заключения, когда узнал об этих умышленных искажениях фактов».

Нам еще снова пришлось услыхать о фон Папене. Этот салонный вояка, никогда не состоявший на действительной службе, был послан в Палестину, чтобы испытать жизнь в действующей армии. И когда войска лорда Эллепби отбили турецкие войска осенью 1918 г., британская кавалерия подошла к пустой палатке, хозяин которой сбежал, оставив множество документов. Была послана телеграмма в Лондон, и, если можно верить слухам, оттуда был получен следующий ответ:

«Вышлите документы. Если фон Папен взят в плен, не помещайте его в концентрационный лагерь, но посадите его в ближайший сумасшедший дом».

Среди этих документов было обнаружено новое обвинение против Ринтельна, ускользнувшее во время беглого осмотра документов, захваченных в Фалмуте: документ этот был отправлен в Вашингтон, но американцы не захотели использовать его против человека, уже присужденного к достаточно суровому наказанию.

Когда мы прочли фалмутские бумаги и обнаружили, что фон Папен сохранял документы, служившие доказательством его злоупотреблений в то время, когда он состоял членом дипломатического корпуса в нейтральной стране, мы невольно подумали: «Да поможет господь бог немцам, если они держат таких людей в своих заграничных посольствах».

По мере того как в Америке усиливалась деятельность немецких агентов, власти Соединенных Штатов стали принимать против них более строгие меры. Они открыли несгораемый шкаф фон Игеля и нашли там документы, дававшие, между прочим, точные указания о деятельности секретной германской разведки на Дальнем Востоке.

На допросе подозрительных лиц часто происходили довольно забавные инциденты. Немцы часто пользовались шпионскими услугами лиц, состоявших в труппах бродячих цирков, полагая, что те привлекают к себе меньше подозрения, чем коммивояжеры, которых мы разоблачили в большом количестве. На этом основании все телеграммы, посылаемые подобного рода людям, подвергались тщательному осмотру. В один прекрасный день телеграмма, посланная на имя одного известного директора американского цирка, сообщала, что телеграфировавший выезжает в Нью-Йорк. Отправителя вызвали ко мне в канцелярию для разъяснения содержания его телеграммы.

В комнату вошел синий человек! Цвет его лица был светлого индиго, на фоне которого резко выделялись красные усы. Это было поистине потрясающее зрелище. Хотя, сознаюсь, вид его неприятно поразил нас, мы не дали ему заметить этого, но с беспокойством ожидали, как на это будет реагировать наша стенографистка, когда бросит взгляд на сидящего возле нее человека. И этот момент наступил. Она вскрикнула и вскочила с места, точно ее подбросила вверх какая-то пружина. Человек этот был англичанин, бывший кавалерийский сержант, у которого неожиданно появился этот синий цвет лица, давший ему возможность честно зарабатывать теперь свой хлеб в качестве «синего человека». Стенографистка встречала в своей жизни цветных людей, но никогда не приходилось ей видеть человека с такой кожей.