Шпионаж во время войны

На следующее утро я присутствовал на совещании. Князь Макс, прекрасно говоривший по-английски, служил переводчиком. Германский полковник говорил мало, но вытаскивал без конца документы из своего портфеля и читал вслух нескончаемые столбцы цифр. Это был сухой формалист, лишенный всякого воображения. Я высказал ему свое мнение с полной откровенностью, рекомендуя ему не прибегать к репрессивным мерам. По-видимому, совет этот пришелся полковнику не по вкусу.

Два дня спустя берлинские гости покинули замок. Я, в свою очередь, также приготовился к отъезду, но князь удержал меня, прося провести еще несколько дней в его семье. Я узнал тогда много весьма интересного о событиях, имевших место в Германии как раз накануне перемирия. Князь состоял еще в своей должности, когда вспыхнула революция. Восставшие вооруженные солдаты наводняли Берлин; толпы народа собирались у правительственных зданий; один Эберт был в состоянии их сдержать. Однажды Эберт пришел предупредить князя Макса, что, в случае если отречение кайзера не будет немедленно объявлено, народ примется все жечь. Князь Макс подошел к телефону и вызвал номер главной квартиры. Ему казалось, что прошла вечность до той минуты, как он услыхал звон шпор и шаги человека, подходившего к телефону. Это был адъютант кайзера. Князь Макс попросил разрешения лично говорить с кайзером, но ему ответили, что это невозможно. Он сообщил офицеру, что в Берлине вспыхнула революция и что можно спасти положение только путем объявления отречения кайзера. Согласится ли адъютант передать это сообщение кайзеру? Раздался звук удалявшихся шагов и звон шпор. Ожидание казалось бесконечным. Казалось, что яростные крики толпы заглушают звуки голоса в телефоне. Эберт ворвался в комнату и объявил, что он больше не в силах сдерживать толпу. Князь Макс ответил: «Удержите их еще две минуты», слыша, что звон шпор снова приближается к телефону. Раздался громкий голос: «С кем говорю?» — «С рейхсканцлером!» — «Его величество согласно отказаться от престола как германский император». Князь Макс тотчас же оборвал разговор, положив трубку. Он знал, что фраза кончится словами: «как император Германии, но не как король Пруссии», и страшился услышать эти слова. Эберт обнародовал отречение.

Я узнал также об обстоятельствах, непосредственно предшествовавших перемирию. Германские делегаты получили распоряжение остановиться в главной квартире и посоветоваться с маршалом Гинденбургом относительно условий, на которые им следовало согласиться. В канцелярии маршала стоял стол, весь заваленный телеграммами, доставленными со всех германских линий. Вестовые входили один за другим, прибавляя все новые и новые телеграммы к груде, лежавшей на столе. Все это были известия о восстаниях и массовом дезертирстве.

Людендорф не мог больше сопротивляться, и его заменил фон Грюнов. Один Гинденбург сохранил, по-видимому, полное хладнокровие. «Постарайтесь добиться самых выгодных условий, — говорил он. — При нынешнем положении армии, вы же видите это из телеграмм, продолжение войны невозможно».

Во время первых переговоров в Компьенском лесу германские делегаты поняли, что союзники ничего не знали о фактическом положении врага и что они могут добиться более выгодных условий, чем ожидали. Но за завтраком они получили телеграмму от Гинденбурга, предписывавшую им категорически: «Соглашайтесь на полную капитуляцию». Уверенные, что союзные делегаты уже в курсе этой телеграммы, они, скрепя сердце, снова заняли свои места и были немало удивлены, что им разрешили продолжать обсуждение пунктов, против которых они утром возражали; они даже уверяли впоследствии, что им удалось добиться некоторых уступок.

Возвращаясь из Бадена, я по дороге остановился в Кёльне, где завтракал с английским генералом, а затем отправился к бургомистру. Этот последний рассказал мне о вступлении английских войск в его город. Его вызвали выслушать условия англичан. Генерал с красным и строгим лицом сидел за длинным столом, окруженный внушительным генеральным штабом. Бургомистру подали бумагу, на которой были изложены условия.

— Я прочел их, — рассказывал он, — со все возрастающим удивлением и не мог воздержаться от протеста. Но ведь это варварские требования! Цивилизованная нация не дерзнет предписывать подобные условия беззащитному городу. Я заметил тогда, что лицо генерала расплылось в улыбку.

— Однако это как раз условия, которые были предписаны вашими генералами беззащитному городу Лиллю, — сказал он, взяв у меня обратно бумагу и протянув мне другую, — а вот наши условия.

— Мне хотелось провалиться сквозь землю, — сказал бургомистр: — так мне было стыдно, что немецкий генерал мог навязать такие невероятные условия Лиллю. Это был позор для германской армии.

Глава 2. Греция в эпоху мировой войны

Июнь — октябрь 1915 г

Аппарат германской пропаганды в Афинах обычно изображался прессой союзников как мощная и грозная сила, которой руководил исключительно способный и находчивый барон фон Шенк.