Шпионаж во время войны

На следующий день я имел разговор с заведующим отделом судебного следствия. Мой приятель, полковник, присутствовал при этой беседе, а агент его ждал внизу. Я принял известные меры предосторожности, вызвав главного заведующего бюро уголовного розыска и сотрудника, в ведении которого находился уголовный архив; последнему было отдано распоряжение ждать за дверью и взглянуть на агента, когда он будет входить в комнату. Выслушав изложение дела, заведующий отделом судебного следствия потребовал, как я и ожидал, чтобы агент поднялся наверх для допроса. Полковник согласился пойти за ним и вскоре привел к нам худого мужчину, лет около 35, с хитрым лицом и длинными черными сальными волосами. Главный инспектор выпрямился и повел носом, как охотничья собака, почуявшая дичь. Он вышел на минуту и прошептал что-то на ухо стоявшему у двери чиновнику уголовного архива. Тот быстро ушел. Агент не мог скрыть своего беспокойства при этом маневре, но все же ответил на все заданные ему вопросы.

Вдруг в дверь постучали. Главный инспектор открыл дверь и взял две фотографические карточки, протянутые ему невидимой рукой. Он передал их мне. Обе фотографии изображали физиономию поэта с длинными волосами, но на обеих были помечены разные фамилии, и ни одна из фамилий не была «Гордон», как называл себя агент полковнику. Я был прямо потрясен, когда узнал, за какие преступления судился наш молодец: в обоих случаях по одному и тому же обвинению в шантаже.

Нам необходимо было использовать этого человека в качестве свидетеля, и меня охватила дрожь при мысли, что могло бы случиться, если бы защитник подсудимых пронюхал о прошлых подвигах свидетеля обвинения. К счастью для правосудия, он решительно ничего не узнал.

Г-жа Уалтон, ее зять и незамужняя дочь были арестованы и обвинены в заговоре и подготовке убийства.

Люди, принципиально имевшие право считаться гражданами, принадлежащими к национальности одного из наших союзников, но германского или австрийского происхождения, нередко доставляли нам много хлопот, так как если мы и могли выгнать из страны всех других нежелательных иностранцев, то не так легко было избавиться от лиц этой категории.

С самого начала войны внимание наше было привлечено одним польским евреем, хорошо воспитанным и изысканно одетым человеком, жившим, на широкую ногу, много выше тех средств, которыми он мог располагать в качестве служащего мебельного магазина. На его визитной карточке красовалась корона и надпись, указывавшая, что он носил титул графа Энтони Борха. Расследование, произведенное с целью узнать его настоящее имя и национальность, установило, что его подлинная фамилия была Антон Баумберг, что он уроженец прибалтийских провинций и на основании этого бесспорно русский подданный, но родители его были немцы, которые, впрочем, не оставили ему в наследство никакого титула. Он, по-видимому, обладал какой-то странной способностью привлекать к себе женщин, и у него был обширный круг принимавших его знакомых, у которых он мог при желании собирать полезные для неприятеля сведения. Его постоянно встречали в модных кафе и ресторанах, и именно этот его образ жизни и побудил нас вызвать его в Скотланд-ярд.

В мою канцелярию вошел молодой человек, надушенный, одетый слишком шикарно; в его манере держать себя была какая-то слащавость. Он слишком охотно отвечал на все задаваемые вопросы, как бы стараясь отвести от себя всякое подозрение. Каковы были источники его доходов? — Отец его оставил ему порядочный капитал, который он поместил в Англии. Этого состояния было вполне достаточно для удовлетворения его скромных потребностей. Он поселился в Англии, потому что любил эту страну и имел здесь много друзей. Когда я попросил его назвать фамилии его знакомых, он на минуту задумался, а потом, овладев собой, назвал фамилии нескольких лиц, его знакомых, ничего о нем не знавших.

Когда я своими вопросами коснулся войны, он засуетился и потерял самообладание. Русские, сказал он, не призвали его в армию. Если бы они это сделали, он, разумеется, явился бы на призыв. Он не вступил в ряды британской армии, потому что принципиально считал, что если уж драться, то обязательно за свою собственную родину. Но он всем сердцем и всей душой был за успех союзников.

— Я думаю, что мог бы содействовать вашему принятию в русскую армию, — сказал я ему.

— Они нашли бы, что я физически негоден для военной службы, — возразил он.