Шпионская игра (ЛП)

  Я не знаю, куда идти. Это большой город, что я видел из такси. Проспект Мира кажется главной торговой улицей. Ни одно из зданий не похоже на жилое. Их входы несут сбивающую с толку массу вывесок, обозначающих небольшие предприятия, которые разворачиваются за окнами, этаж за этажом. У некоторых старые фасады, но большинство из них послевоенное, и все они однозначно пустые под слоем грязи. Движение интенсивное, шум и дым. Я иду туда, куда меня ведет. Одна вещь в одиночестве заключается в том, что это дает вам возможность дрейфовать. Никаких обсуждений о том, куда вы идете, никаких объяснений, никаких названий. Нет семьи, которая сдерживала бы тебя. (Это было то, что обнаружил Питер, когда ушел и оставил нас? Почему он не мог вернуться?)

  Я должен был купить себе старую немецкую карту, прежде чем приехать сюда, чтобы я мог сравнить ее с планом улиц в России. Есть мост, пересекающий глубокий овраг, зеленая расселина в городе, которая была бы прекрасна, если бы деревья в ней не были увешаны ветром подстилкой. Здесь есть вход в зоопарк и кафе с декоративным навесом и террасой наверху, но чай идет в пластиковом стаканчике и слишком холодно, чтобы долго сидеть.

  Ее дом поднялся на пять этажей. Внутри было много лестничных пролетов. На чердаке окно как глаз.

  Она сказала правду: здесь ничего нет. Все это было разрушено, если не во время войны, то в последующие годы, взорвано, снесено, снесено бульдозером, снесено с землей, так что весь центр прусского города был стерт с лица земли. Русские не просто взяли город и переименовали его, они систематически разрушили его самобытность, превратили его в другое место. Это город не из ее детства, а из моего. Я выхожу на большую открытую площадь. Масштаб и архитектура - сталинские, героические знамена на фасадах муниципальных зданий, провозглашающие 60-летие Калининградской Культуры. Этот кусок русского я могу расшифровать. Это та Россия, которую я представлял, которую мы все когда-то представляли. Я не могу удержаться от настороженного взгляда позади себя, на человека в кожаной куртке, голова которого, кажется, слишком быстро отворачивается от моих глаз, сигарета, слишком преднамеренно затушенная на тротуаре. Возможно, я за этим тоже пришел.

  Темнеет. Я иду обратно. Я зашел дальше, чем предполагал, но, по крайней мере, я не заблудился. На этой улице интенсивное движение, шум и дым. Люди ходят быстро. Это горожане, современные русские, новые русские; люди в кожаных куртках, на высоких каблуках; взгляды с плакатов Calvin Klein; женщины с подиумными стойками. Бедные - это серые тени рядом с ними, оттесненные в сторону, как будто нет никакой связи между новыми русскими и старыми. Люди переделываются в этом уродливом переделанном городе. И я прохожу мимо них, немой, испуганный, совершенно неуместный.

  Я ем в ресторане отеля. Его мягкость - облегчение. Я проведу здесь вечер. Я больше не выйду. Меню скучное, космополитичное - паста, вальдорфский салат, клубные сэндвичи - такое же нейтральное, как и декор комнаты. Неудивительно, что он почти пустой. Есть только мужчина с портфелем в дальнем углу, я и пожилая пара немцев, которые сели за соседний столик. Они со мной разговаривают. Я почти ни с кем не разговаривал несколько дней. Мужчина медленно и неторопливо говорит по-английски. Это просто, успокаивает меня в моем душевном состоянии.

  «Вы ведь не немец? Нет, английский, я так и думал. А ты зачем здесь? Вы ведь не можете быть туристом? Здесь нет ничего для туриста ».

  В его речи есть что-то странно неестественное, пауза, которая время от времени возникает в начале слова или фразы, как если бы у него были проблемы с этим, со слогом, который он не мог произнести, как если бы у него было какое-то препятствие или он пережил возможно, небольшой удар, и речь больше не течет так легко, как когда-то; возможно, он говорит, чтобы убедить себя, что его голос действительно слышен. У него седые волосы, сильно заштрихованные, длинное лицо и ясные голубые глаза. Его щека слегка поседела там, где он побрился не совсем идеально. Его жена наблюдает за ним и не говорит, но время от времени кивает, чтобы казалось, что она понимает по-английски.