Шпицбергенский дневник

Вспоминая сейчас проведенные годы на Шпицбергене, я неизменно мысленно представляю себе многие вечера, когда каждый год, начиная с осени и заканчивая поздней весной, три раза в неделю мы собирались на первом этаже гостиницы в комнате, служившей в первый год моим кабинетом, а затем превращённой в учебный класс.

Хочется верить, что многим моим тогдашним студентам эти занятия, как и мне, приходят на память с радостью. Сначала мы собирались только для того, что бы изучать язык, но очень скоро наши занятия, как мне кажется, превратились в необходимость, в потребность общения, вносившего не просто разнообразие в зажатую рамками холодного архипелага жизнь, но какой-то восторг, новый стимул, новое значение нашего существования.

Начало занятий назначалось на конец рабочего дня, то есть на шесть часов вечера, но, по обыкновению я продолжал работать, отвечая на телефонные звонки, дописывая какие-то бумаги, отсылая факсы. Наконец, кто-то вбегал ко мне в кабинет, говоря:

— Евгений Николаевич, мы уже собрались.

Я подхватывал учебное пособие английского издания, несколько других книг, ксерокопии размноженных мною новых диалогов для изучения и шёл в класс, где все уже сидели за столами в ожидании чего-то нового. И оно всегда было.

Схема наших двухчасовых занятий установилась весьма определённой.

Начиная с фонетической тренировки: писал на доске пары английских слов столбиками с указанием транскрипции, то есть правильного произношения изучаемого гласного, согласного и их сочетаний, затем прочитывал сам и просил всех хором повторять за мной произносимые слова. После этого каждый по очереди должен был прочитать написанное на доске. Правда, пока я орудовал на доске мелом, все успевали скопировать все слова в тетрадь, что входило в задание.

Фонетическая тренировка проходила всегда весело, так как далеко не всем удавалось повторить правильно произношение, и ошибки вызывали зачастую всеобщий взрыв хохота. Но никто не обижался. Вступительная фонетическая часть позволяла слушателям войти в ритм и легко включиться в более трудную часть — проверки домашнего задания. Каждый должен был подготовить выученным наизусть предложенный на предыдущем занятии диалог и рассказать его вместе с сидящим рядом партнёром.

Обязательная парная работа заставляла всех учить заданное, чтобы не подводить соседа. Ведь если один знает слова, а другой нет, то свободного диалога не получится. Оценок я не ставил. Они были не нужны. Стимулом было собственное сознание. Без сильного желания учить я зык у нас никого не было.

Разумеется, сбои бывали. Иной раз кто-то приходил неподготовленным, вынужден был либо открыто читать, либо, что чаще, подсматривать в текст, думая, что делает это незаметно для преподавателя. Но при этом мало кто задумывался над тем, что основная задача наша состояла в многократном повторении одних и тех же выражений в классе, что позволяло почти автоматически запоминать нужные фразы, если они не были выучены заранее.

Затем я раздавал листки с новым диалогом, включал магнитофонную запись, на которой звучали голоса английских дикторов, а все следили за текстом по бумаге. Попутно я проводил разбор грамматических конструкций. Прослушав речь англичан, мы читали тот же диалог хором. Потренировавшись таким образом, я предлагал своим студентам делать то же самое у себя дома, поскольку у каждого имеется магнитофонная запись. Это было одним из обязательных условий нашей совместной работы.

Понятное дело, что к этому времени студенты мои начинали уставать. И вот именно теперь начиналась для них самая любимая часть занятий — мы начинали разучивать английские песни. Я опять включал магнитофон, и мы слушали какую-нибудь популярную песню сначала всю целиком, а потом уже по куплетам. Тексты песни я опять же раздавал перед прослушиванием.

На самых первых занятиях никто не предполагал, что все будут петь песни хором. Многие стеснялись, смущались, думали, что не умеют петь. Но мы начали с самого простого. Я дал чрезвычайно лёгкую старинную песню, имеющую русский аналог. Переводом это, пожалуй, не назовёшь.

Отец дьякон, отец дьякон,
Спишь ли ты? Спишь ли ты?
Звонят ко вечерне, звонят ко вечерне.
Динь-дон-дон. Динь-дон-дон.

Английский вариант несколько отличается.

Are you sleeping? Are you sleeping,
Fother John, Fother John?
Morning bells are ringing. Morning bells are ringing.
 Din-don-don. Din-don-don.

То есть в английской песне спрашивают, спит ли отец Джон, когда звонят утренние колокола, а в русской — отца дьякона, когда колокола звонят к вечерней службе.