Читаем Шпицбергенский дневник полностью

Волны в море почти не было, видимость прекрасная, так что приборы и не нужны. Я вёл буксир по ориентирам. Тут вижу: льдин впереди стало чуть больше. Сгруппировались они как-то. И одна льдина длинная и широковатая прямо по курсу. Можно было, конечно, её обойти, времени было достаточно, однако пришлось бы сильно отворачивать в сторону и тем самым терять время, а я привык добираться до Лонгиербюена ровно за три часа. Тут у меня срабатывала профессиональная гордость: нравилось вести буксир так, чтобы след за кормой тянулся ровной стрункой, значит, правильно иду, без виляния, и приходить в Норвежский посёлок за три часа, не более, что говорит о правильности взятого курса, то есть без ухода слишком в море или к берегу, что неизменно привело бы к удлинению маршрута.

Вот и в этот раз мне не хотелось отворачивать в сторону, решив, что в августе льдины уже тонкие, а буксир наш хоть и маленький, но ледового исполнения, так что льдинку перережет, как нечего делать. Так я думал, направляя нос буксира строго на центральную часть льдины, которая, как я видел, была самой узкой. Мне в этом случае сбавить бы ход для начала, но я этого никогда прежде не делал, и потому такая мысль даже не возникла. Жена старика неожиданно перепугалась при виде надвигающейся на нас льдины, о чём она не преминула мне взволнованно сообщить. Я же успокаивал её, и в этот момент нос буксира мощно ударился об лёд и неожиданно полез вверх.

Сидевшая рядом со мной жена старика, мгновенно слетела со своего стула, кинулась почему-то вниз в кубрик и в страхе упала на кровать лицом вниз. Я этого, разумеется, не видел, мне потом рассказали. Между тем, всё произошло на удивление быстро. Я не успел даже испугаться и продолжал крепко держать штурвал, когда льдина под тяжестью буксира крякнула и раскололась надвое.

Когда старик взлетел на мостик, буксир уже спокойно продолжал путь, и на вопрос старика, что случилось, я невозмутимо пояснил, что просто перерезали только что небольшую льдину.

Капитан осмотрелся и, вот что удивительно, не стал ни ругаться, ни волноваться, хотя, конечно, не мог, сидя внизу, спокойно воспринять неожиданный толчок, от которого некоторые пассажиры попадали, а только заметил, что нужно было мне всё же при виде приближения такой ситуации позвать его на всякий случай. Поговорив ещё немного, старик, смеясь, обратил внимание на то, что нет худа без добра — скорость буксира явно возросла. Я удивился, почему бы так, и старик пояснил:

— Мы уж почти три месяца ходим. Борода на днище наросла такая, что стала мешать ходу. Льдина, расколовшись, всю её как ножом срезала с обеих стоон. Края-то острые. То-то теперь бегать будем. И работы нам поубавилось.

Самим чистить не надо.

Другая история у меня приключилась с Виталиком, который сменил уехавшего на материк старика. И опять дело было летом, и опять связано со льдами. Но в этот раз мы возвращались к себе в Баренцбург из Лонгиербюена.

Широкий Исфьорд был чист, но мы знали, что проблемы нас могут ожидать на подходе к нашему посёлку. И точно: ещё издали, не дойдя до мыса Хеер, на котором расположена вертолётная площадка, а стало быть, начинается уже Баренцбург, мы заметили белую полосу льда. Подойдя ближе, несколько успокоились, так как льдины не были спрессованы, и между ними наш буксир легко проходил, расталкивая носом наиболее нахальные ледяные пластины, которые стучались о борт и затем с шипением относились назад, тесно притираясь к борту.

Наш посёлок расположен в Гринфьорде, который встречается с Исфьордом у самого выхода в открытый океан. Оттуда и приносит порой отколовшиеся кусочки льда либо течением, либо сильным ветром. И когда такое происходит, то перекрывается, как правило, сначала путь к нашему посёлку. Так было и в данном случае. Буксир наш повернул уже за мыс, мы видели свои родные дома и нещадно чадящую чёрным дымом трубу ТЭЦ, но льдины заставили сильно сбавить ход и чем ближе к посёлку, тем теснее они прижимались друг к дружке.

За штурвалом стоял Виталик, а я пытался подсказать, где виднеются более удобные прогалины между льдинами, куда мы могли бы проскочить. Но тут возникла ещё одна неприятность, осложнявшая нашу задачу. С горы Улав, возвышающейся над Баренцбургом, в нашем направлении быстро спускался густой туман. Мы не прошли и половины ледяной преграды, а посёлка уже не было видно. Стало понятно, что через десять-пятнадцать минут фьорд накроет облако и мы вообще не будем видеть льдин, которые вполне могут нас в таком случае зажать и не выпустить из плена.

Переговариваемся с берегом по рации. Докладываем обстановку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тропою испытаний. Смерть меня подождет
Тропою испытаний. Смерть меня подождет

Григорий Анисимович Федосеев (1899–1968) писал о дальневосточных краях, прилегающих к Охотскому морю, с полным знанием дела: он сам много лет работал там в геодезических экспедициях, постепенно заполнявших белые пятна на карте Советского Союза. Среди опасностей и испытаний, которыми богата судьба путешественника-исследователя, особенно ярко проявляются характеры людей. В тайге или заболоченной тундре нельзя работать и жить вполсилы — суровая природа не прощает ошибок и слабостей. Одним из наиболее обаятельных персонажей Федосеева стал Улукиткан («бельчонок» в переводе с эвенкийского) — Семен Григорьевич Трифонов. Старик не раз сопровождал геодезистов в качестве проводника, учил понимать и чувствовать природу, ведь «мать дает жизнь, годы — мудрость». Писатель на страницах своих книг щедро делится этой вековой, выстраданной мудростью северян. В книгу вошли самые известные произведения писателя: «Тропою испытаний», «Смерть меня подождет», «Злой дух Ямбуя» и «Последний костер».

Григорий Анисимович Федосеев

Приключения / Путешествия и география / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза