Шпоры на кроссовках

— Прошу прощенья, — Колька вскинул голову. — Я спою песню моей родины, благородные господа и прекрасные дамы. Я переложил ее на шотландский, потому что не знаю английского, но тут большинство, конечно же, знают по-шотландски. В общем это казачья песня, — и, раздухарившись вконец, Колька растоптал историческую достоверность в пыль своими кроссовками в шпорах: — Казаки — это русские воины, которые живут на границах с дикими племенами в степи и постоянно воюют. На свете нет воинов храбрее — желающих в этом убедиться прошу пожаловать на Русь. Кхм… вот.

Он закрыл для храбрости глаза, но присутсвующие конечно решили, что так и положено…

— Как на черный Терек,
как на черный Терек
выгнали казаки сорок тысяч лошадей
и покрылось поле, и покрылся берег
сотнями пострелянных-порубанных людей…

…Это было что-то, Колька и сам понимал. Но если опасался провала, то ошибся. Средневековые люди вообще очень близко принимали к сердцу рассказы и песни, переживая их, как происходящее, а не просто историю. Поэтому, открыв глаза на словах:

— Жинка погорюет —
выйдет за другого,
за мово товарища, забудет про меня!
жалко только волюшки во широком полюшке,
жалко мать-старушку да буланого коня!..

Колька увидел, что все дамы смотрят на него не мигая, а несколько мужчин, опершись лбами на кулаки, тяжело задумались. Припев в третий раз ахнули хором — так, что заметалось пламя факелов:

— Любо, братцы, любо,
любо, братцы, жить!
С Андреем Боголюбским не приходится тужить!
Князь наш, братцы, знает, кого выбирает —
Эскадрон, по коням —
да забыли про меня
Им досталась волюшка
во широком полюшке,
мне досталась пыльная горючая земля…

Короче, когда Колька допел, то понял: если у сэра Ричарда и были в его отношении какие гнусные замыслы, то теперь они потухли. Барону Харди просто не дадут ничего сделать с певцом. И это, кстати, было на руку Кольке и Алесдейру с их планом.

Дальнейший пир можно было смело пускать под заголовок:

«СЕГОДНЯ НА СЦЕНЕ Н. ВЕШКИН (шансон, лютня) и др.»

Кольке даже было немножко неудобно — конечно, немало людей пели и играли лучше его, а он брал только новизной песен и неожиданностью оранжировок. Он спел еще пару казачьих песен, на ходу адаптировав их к веку, потом — «Про любовь в средние века» и «Песню о друге» Высоцкого, выбросив из последней несколько куплетов, «Любовь и смерть» Булановой, а на «Балладе о древнерусском воине» группы «Ария» охрип.

Первый приз не долго думая вручили… тому старику в желто-синем! Не успел еще Колька отойти от столбняка, как поднялся шериф (кстати, без каких-либо признаков несусветного злодейства на лице, обычный мужик, довольно гладко выбритый, с усталым лицом и вполне учтивый) и на плохом шотландском объяснил, что нечестно было бы лишать остальных певцов награды из-за явного преимущества русского гостя. Но что гость имеет право выбрать себе все, что пожелает и чем может его отблагодарить за искусство гостя гостеприимный бург. Сэр Ричард кивал и криво усмехался — нет, точно на его счет Алесдейр был прав! Хотел он что-то учудить, хоте-е-ел…

Все складывалось еще лучше, чем рассчитывал Колька! Не надо было делать вид, что приз не по душе, не надо было заводить окольных разговоров. Отставив лютню и подавив (не до конца) дрожь, мальчишка поклонился и заговорил, глядя прямо на барона Харди: