Шрам

Козочка, худая и грязная, привыкла, вероятно, к жестокому обращению – она даже не заблеяла, когда Бонифор, ругаясь вполголоса, стряхнул ее со спины к самым сапогам Карвера. Тот по-хозяйски ухватился за веревку на шее несчастного животного, сочувственно глянул на растерянную Торию:

– Так… Он любит вас, вы слышали?

Солль смотрел на серый, подергивающийся козий хвост. Чуда не будет. Чуда не будет… Страх подчинил уже и волю, и разум, он потерял себя, он потеряет Торию… Скиталец не оставляет лазеек.

Карвер развернул козу мордой к Эгерту:

– Вот… Вот достойная тебя пара. Вот твоя милая… Поцелуй ее, ну-ка!

Неужели Тория не понимает, что должна уйти? Всему конец – стоит ли мучить ее этой отвратительной сценой?

С двух сторон в него уперлись шпаги Бонифора и Дирка:

– Глянь, до чего хороша! Прелестное создание… Поцелуй же!

Запах неухоженного животного раздирал Эгерту ноздри.

– Вы слышали – он любит вас? – доносился откуда-то издалека негромкий Карверов голос. – И вы верили? Посмотрите, он готов променять вас на первую попавшуюся козу!

– Почему на первую попавшуюся? – театрально возмутился Бонифор. – Очаровательная козочка, лучшая в загоне… Да, Солль?

– Как вам не стыдно… – Эгерт едва узнал голос Тории.

– Нам – стыдно?! – Карвер, в отличие от Бонифора, возмутился совершенно искренне. – Нам – а не ему?

– Уходи! – взмолился Эгерт. Тория стояла – небо, неужели у нее отнялись ноги?! Холодное лезвие снова коснулось его шеи:

– Ну-ка, Солль! Объявляю вас мужем и женой – тебя и милую козочку! Давай-ка, мы ждем первой брачной ночи!

Дирк и Бонифор, потрясенные изобретательностью Карвера, развернули козу к Эгерту хвостом:

– Давай-давай… Всего дела на пять минут… Давай, и пойдешь по добру-поздорову, даму свою домой проводишь… Да, госпожа? Вам ведь неохота одной возвращаться?

Кажется, шел дождь; кажется, по спутанной козьей шерсти струилась вода. Колени закоченели – Эгерту представилось вдруг, что он мальчик, стоит по колено в весенней речке Каве, а у самого берега цветут какие-то невыносимо желтые цветы, он тянется, пытаясь сорвать…

Он дернулся от боли – Карвер провел клинком по его уху:

– Что ж ты раздумываешь? Острая шпага может отрезать ухо, палец, да все что угодно… Или тебя – уже?! Правда, что студентов оскопляют, а, госпожа?

Страх отнял у Эгерта способность думать и чувствовать; из речи Карвера он понял только, что Тория еще здесь, и укоризненно, с почти детской обидой подумал: зачем?

Раскачивался под ветром скрипучий, черный фонарь. Ночь казалась Тории вязким комком смолы – липкий воздух забивал ей гортань, и нельзя было вздохнуть для слова или крика. Наверное, надо было звать на помощь, колотить кулаками в двери и ставни, бросаться к отцу, наконец… Но шок лишил ее возможности бороться, превратив в немого, бессильного свидетеля.

Козочка нерешительно дернулась. Бонифор пресек ее попытку вырваться, сдавил коленями; Карвер провел шпагой по горлу жертвы:

– Ну, Солль?! Расстегивай пояс!

Тогда темнота сгустилась, сдавила Эгерта со всех сторон, стиснула голову, грудь, залила уши, пробкой заткнула горло, не допуская в легкие и крохотного воздушного пузырька; на секунду ему показалось, что он живьем зарыт в землю, что нет ни верха, ни низа, что земля давит, давит…

Потом стало легче, и последним проблеском сознания Эгерт понял, успокаиваясь, что умирает. Слава небу, просто умирает, легко и без мучений. Проклятый Скиталец проглядел-таки, не рассчитал! Эгерт не может победить свой страх – но и переступить за грань он не может, не может, вот и смерть… Слава небу.

Он мягко ткнулся лицом в грязь, показавшуюся теплой и мягкой, будто перина. Как легко. Опрокинулся черный фонарь, опрокинулось черное небо, и Карвер кричит и размахивает шпажонкой – пусть… Эгерта здесь нет. Уже нет. Наконец-то.

…Трое склонились над лежащим. Несчастная козочка, отскочив, тонко и жалобно заблеяла.

– Солль! Эй, Солль… Не притворяйся, эй!

Рванувшись, Тория взглядом отшвырнула в одну сторону Дирка, в другую – Бонифора; Эгерт лежал на боку, лицо его, отрешенное, застывшее, то попадало в тень, то снова выхватывалось из темноты светом качающегося фонаря.

– А вот теперь вы ответите, – сказала Тория на удивление спокойно. – Вот теперь вы ответите за все… Вы убили его, мерзавцы!

– Но, госпожа… – пробормотал Бонифор в замешательстве. Дирк попятился, а Карвер бросил шпагу в ножны:

– Мы не тронули его и пальцем… В чем, скажите, мы виноваты?!

– Вы ответите, – пообещала Тория сквозь зубы. – Мой отец разыщет вас и под землей… Не то что в вашем дрянном Каваррене, а на краю света!

Дирк все отступал и отступал; Бонифор, косясь то на безжизненного Солля, то на Торию, следовал его примеру. Карвер, кажется, растерялся.

– Вы никогда не видели настоящего мага, – продолжала Тория не своим каким-то, странным металлическим голосом. – Но вы сразу узнаете моего отца… когда он явится к вам!

Карвер поднял лицо, и все в том же тусклом свете она увидела в его глазах обыкновенный страх, вызванный не заклятием Скитальца, а врожденной, тщательно скрываемой трусостью.