Шрам

У двери музея я оглядываюсь – Минноу едва поравнялся со статуей Святого. Я замираю на месте, и он тоже. Мы будто превращаемся в статуи. Невидимый магнит отталкивает нас друг от друга – Минноу не может сделать ко мне ни шагу.

Он видел меня, а я видела его. И слышала.

Мы знаем секреты друг друга и в любую секунду можем ими воспользоваться. Я не стану хранить его тайну вечно. Но пока подожду.

«Интересно, кто такой Дейви Минноу?»

Глава пятнадцатая

Во сне я птица.

Нет, две птицы. Сначала я ворон в иссиня-чёрном оперении, птица с умным взглядом, а потом я сорока, бело-чёрная, хитрая.

В обличье ворона и сороки я перелетаю с дерева на дерево, то и дело оборачиваясь, чтобы проверить, не потеряла ли меня девушка, которую я маню за собой. Я роняю к её ногам листья, камешки и семена. Я завлекаю её куда надо.

Темноволосая путешественница знает эту игру. Мы с ней играем не впервые. Я, ворон, роняю на тропинку белый камень, и девушка идёт по моим знакам. Она следит за мной с удивлением, а порой в её взгляде мелькает подозрение: как знать, враг я или друг?

Меня её сомнения не тревожат. Я не враг и не друг, а всего лишь гонец. Некоторые называют меня предвестником печали и смерти. Видят в моём появлении лишь злое предзнаменование. Они совсем меня не знают. А ведь я мудр: поднявшись над верхушками деревьев, я вижу далеко-далеко и веду за собой к новой жизни.

Та, кто сейчас идёт за мной, сама по себе очень хрупкая – тронь её, и разобьётся. У неё на коже линии, как трещинки на фарфоровой кукле. И я, сорока, должна увлечь её за собой и защитить на этом пути. Я зову её ясным, чистым голосом. Листья стелются ей под ноги золотистым ковром, прекраснее убранства в королевском дворце. Как и девушка, я люблю драгоценности и знаю, чем завоевать её сердце. Я несу не печаль, а любовь. И если девушка пойдёт за мной, то отыщет любовь бесконечную.

* * *

За ночь контуры метки на моём животе – очертания воссоединившихся сестёр – наверняка стали ещё темнее. Я в этом уверена.

Как странно, ведь сами собой метки возникали на коже Мории, а я должна бы по праву родства быть больше похожа на Белию: по крови я пустая, пустой была и моя мать, я родилась в Фетерстоуне. Однако я появилась на свет с меткой. Моё имя выступило на мне прежде, чем меня коснулись чьи бы то ни было руки.

Я была проклятием, угрозой, предупреждением. Или спасительницей. Всё зависит от того, кто рассказывает мою историю. И кто её слушает.

Мел заговаривает со мной, не дожидаясь, пока я сяду. По тому, как она произносит слова – медленно, осторожно, взвешенно, – легко догадаться: рассказчица давно собиралась задать свой вопрос, но решилась только сейчас.

– Что тебе известно о самопроизвольном письме?

Я сажусь и отвечаю ей удивлённым взглядом.

– Понятно. – Мел едва заметно улыбается. – Начнём издалека. – Я устраиваюсь поудобнее, и Мел придвигает свой стул поближе. – Помнишь, мы обсуждали рисунки к легендам, говорили, как рассказчики и рассказчицы выбирали, что и как запечатлеть на коже? – Я киваю. – Сейчас у нас всего одна рассказчица на весь город, но когда-то их было несколько, целое сообщество рассказчиков. Что-то вроде чтецов, которые произносят имена в Зале поминовений.

– Как моя мама, – говорю я.