Штамба [авторская]

«Коршун» трясся всем корпусом: дизель выкладывает свои четыреста сил. Порой на палубу обрушивается гребень волны, и вода, зеленовато посвечивая в темноте, ползет от бака к полуюту. Правый борт заметно отяжелел. Такелаж, леера и тамбучина побелели — началось обледенение.

— Что случилось? — прокричал Семен.

-— Драпаем. Рыбонадзор по корме.

— Ребята... Нужно что-то делать, — сказал он.

— В-вы м-меня п-простите, — вдруг заговорил Меньшенький нервно. — Я не с-совсем п-понимаю, зачем н-нужно гробить «букашку». М-машина в самом с-соку. Н-нас в шею гнать н-н-надо за т-та-кое!

Мишка все не решался покинуть мостик. Он горбился в окне, козырьком фуражки касаясь стекла.

— Нет, — отозвался Меньшенький. — Н-не п-получается.

— На судне мне нужна только вахта: механик, штурман и матрос. Остальные свободны. Аванс дадут завтра. На проходной есть список команды, по которому будут пропускать на судно. Вопросы?

«Коршун» не отвечал. «Что мы творим! — с ужасом думал Семен. — Да ответьте же! Ответьте! Как все это гнусно!» Он поднялся на мостик. Никто не оглянулся на вошедшего. Капитан и третий штурман не отрываясь смотрели в окна. Они стояли в разных углах. Рулевой согнулся над слабо освещенной картушкой компаса.

Поворот сделали слишком круто. Волна с размаху ударила «Коршуна» в скулу и покатилась по палубе...

— Самосадик. Мать с Украины прислала, — мирно отозвался электрик. — Случилось чего? — поинтересовался он.

— Не морской это закон, боцман, — отозвался забравшийся на верхнюю койку Мелеша. Он лежал на животе, свесив голову. — Бандитский.

Теперь он был согласен на меньшее. Он хотел только одного: уйти, чтобы с сейнера не могли прочесть название судна. Только бы уйти, тогда все еще можно будет поправить.

— Надо пойти к ним, — настаивал Славиков.

— Может, зайдешь?.. — Он еще не отнимает руки.

— Видел, — сказал Семен.

— Каким курсом идем? — спросил Феликс.

Команда, измотанная пустой работой, получила «добро» отдыхать.

— Есть средний, — угрюмо повторил Мишка, переводя ручку телеграфа.

Мелеша промолчал.

— Трудно будет в глаза людям смотреть, товарищ капитан...

Лопаты замелькали чаще.

— И мы здесь ни при чем... — добавил он.

— Давай, батя, глотни... За удачу... За пеленг триста семь...

Натягивая робу, Семен уколол обо что-то палец. Это оказался значок — «800 лет Москвы». Такой значок был только у Феликса. Семен отложил рубаху в сторону. Он хотел снять и сапоги, но при одной мысли, что надо нагнуться, передумал.

Ризнич вступил в полосу света. И Мишка наконец решился. Он кинулся в штурманскую. Хлопнула дверь. Подкованные громадные сапоги прогрохотали по трапу.

Электрик с недоумением поглядел на него.

Меньшенький раскраснелся. Наваливаясь грудью на стол, он тянулся к Семену и горячо говорил:

Семен и Меньшенький сошли на берег. Впервые они расставались так.

— Не поступает больше, Сенька! Слышишь, не поступает! — заорал Меньшенький. Он плясал в воде, высоко вздымая голенастые ноги и размахивая ключами. — Д-доползем!

— Рыбонадзор.

— Все вниз! — опять донеслось из репродуктора.

— Н-ни к-око-пейки не возьму из этих денег!.. — тихо добавил он.

Семену особенно помнилось одно возвращение из рейса — два года назад. Шторм трое суток трепал их у самого входа в бухту. В Петропавловске было тихо и падал снег. Стармех Борис Иваныч Соин, Семен (тогда еще третий механик), Меньшенький — моторист, Феликс — второй штурман, тралмастер Кузьмин и боцман Мишка Лучкин шли по самой середине шоссе. Они не сели в автобус, потому, что Мишка жил не очень далеко от порта и потому что давно не ходили пешком. Встречные оглядывались на них. Вот Костя поднял над головой руку, затянутую в перчатку: «До свиданья, мальчики!» — и исчез в снежной пелене. Где-то рядом был его дом. И он уже принадлежал дому. Но принадлежал и этим молча шагающим по мостовой парням, а они принадлежали ему. Так было всегда. Вот уходит Мишка... Борис Иваныч... Кузьмин. Потом остаются только двое — Семен и Феликс. Знакомый поворот... Феликсу пора.

«Коршун» повернул на зюйд.

Семен отрицательно покачал головой.

— До сих пор под ногами камбала хрустит... Г-гады. — Он мотал головой и оттягивал воротник рубашки, душившей его. — Вон ребята с «Борца» сидят, им не легче было, но они не п-пошли. А мы п-пошли. Почему? План? Это липа... П-пеленг триста семь... С-скоты. Я этот пеленг с пеленок знал... Съезда ждем... Он п-пропишет за такие штуки... Почему мы пошли?

Там было пусто. Лишь усатый кок (он же буфетчик) вяло гремел посудой.

Семен один остался на палубе. Он цепко держался за леер, не сводя глаз с приближающегося судна. На его мачте забился огонек. «Ва-ши-по-зыв-ны-е-по-р-т-при-пис-ки-ку-да-и-де-те», — читал Семен. «Коршун» не отвечал.

— Доигрались, — тоскливо сказал Семену Кузьмин, обдирая сосульки с усов. — Рыбонадзор прет. — И хрипло скомандовал: — Давай, давай, ребята! Немного осталось...

Мишка ждет от него помощи, ему тоже тягостно, и он не может в одиночку нести эту тяжесть.

— Пеленг триста семь — триста десять — Явинская банка... Паразиты. Очки втирают.

— Пришлите стармеха, — попросил он.