Штамба

На улице Меньшенький хмуро кивнул Семену и, пошатываясь, побрел по тротуару — высокий, ссутулившийся.

— Вору-у-ем.

Семен постукал пальцем по стеклу тахометра. Стрелка вздрагивала на трехстах шестидесяти пяти.

Кузьмин, не отвечая, затянулся так глубоко, что кончик папиросы раскалился добела. О планшир, скрипя, терлись напрягшиеся, как нервы, стальные ваера...

— Т-труба охлажде-де-нья п-поле-т-тела... М-меняем... 3-замучились...

— Слушай, ты! — глухо донеслось снизу. — Сейчас ход дадут — зальет все. Дверь закрой!

— И мы тоже...

Поворот сделали слишком круто. Волна с размаху ударила «Коршуна» в скулу и покатилась по палубе...

Феликс, сам едва держащийся на ногах, обошел помещения. Люди спали, опрокинутые усталостью. В носовом кубрике, где вместе с Кузьминым и Кибриковым жили Мелеша и Славиков, подтекал иллюминатор. На столике под ним собиралась прозрачная лужица. Задрайка, скрипя, моталась на ослабевшем шарнире. Феликс хотел разбудить кого-нибудь, чтобы задраили иллюминатор, но в конце концов задраил его сам.

Каждый раз, приходя в каюту, они обнаруживали сухую одежду и обувь. Но размер сапог не всегда подходил. И Меньшенький, напрасно пропотевший пять минут, пытаясь втиснуть разбухшую ногу в сапог, оставил записку: «Благодетели! Не тот размер...»

— Рыбонадзор.

— Ох, боцман, — перебил его тралмастер Кузьмин. — Еще как при чем-то. А я — особенно.

— Три градуса вправо!

Во втором Курильском проливе при самом входе «Коршуна» опять тряхнуло: вода прибыла еще на два сантиметра. Но сам пролив встретил их ровной зыбью и неожиданно чистым небом...

Они закурили.

— Давай, батя, последнюю... С нами... — Нетвердая рука, расплескивая, протянула старику полный стакан водки. Швейцар медлил, пожевывая сухими губами.

— Капитан к тебе послал, говорит, работа есть.

— Не журись, дружище. Еще и вправду съедим тебя, — пошутил Феликс, но кашу тоже не доел.

Они выбрали стол возле окна. Семен сел спиной к залу. За плечами Меньшенького в окне маячили огни девятого причала. В отдалении бухту пересекал огонек: невидимое в темноте судно отодвигалось медленно, выходя на створы. Семен следил за ним, пока огонек не исчез за Сапун-горой. Кто-то побрел в море.

Вопросов не было. Через полчаса на доске приказов висели два графика вахт. Штурманскую вахту в воскресенье Феликс взял на себя. Машинная — досталась Меньшенькому.

Луч падал с недолетом — он все никак не мог дотянуться до тральщика. И то уходил вверх, то зарывался в море далеко позади.

— А ты их знаешь?

Когда темнота подступила вплотную к бортам, Ризнич сухо бросил вахтенному штурману Мишке Лучкину:

Отведенный «Коршуну» причал безлюден. Встречать его вышел только один продрогший диспетчер. Он сразу направился к капитану и пробыл там около часа. Туда же немного погодя вызвали стармеха. «Коршун», сдав камбалу, должен был встать в док. К вечеру он своим ходом ушел на верфь.

Феликс все понял. Он ждал этого. Ждал. Если честно признаться, с утра, когда они легли на зюйд-вест, он уже начал догадываться о намерениях капитана. Сосущая сердце тревога была обыкновенным предчувствием. События развивались последовательно, и он не противился им. Он пытался только что-то поправить.

Как во сне, перед Семеном мелькали лица капитана, Феликса, Мишки Лучкина. Они появлялись, исчезали, что-то говорили, но их голоса доходили до сознания Семена точно через слой ваты. Он не понимал, что им нужно. Семен смотрел словно через смотровую щель. И как-то потерял Меньшенького, натыкаясь на него, удивлялся, почему он тут, когда вахта вовсе не его. Однажды он спросил, почему тот не в каюте. Меньшенький бешено посмотрел на Семена... Одеревенели руки, масленка, из которой Семен поливал коромысла клапанов, несколько раз падала в воду. По пайолам расплывались тусклые радужные пятна.

Рулевой завертел штурвал.

— Надо стопорить, — сказал Семен.

После первых аварийных вахт он еще мог засыпать, едва взобравшись на койку. Но потом все перепуталось. Он лежал на спине и подолгу бессмысленно глядел в потолок.

— Пошли, у меня тоже есть немного...

— Каким курсом идем? — спросил Феликс.

В голосе Славикова звучало искреннее негодование, и это было тягостно остальным. В кубрике замерли.

— Нет, надо... — сказал Семен и побрел к переговорному устройству. По дороге он дважды останавливался перевести дыхание.

— Ясно, — сказал электрик, — и выходить не надо. Прихватили нас, шухеру не оберешься... Рыбонадзор?

Палуба пустовала. Только время от времени ее торопливо перебегали матросы, жившие в носовых помещениях, да боцман выбирался проверить, не раздраиваются ли закрытые наспех трюмы.

— Ребята... Нужно что-то делать, — сказал он.

— До хаты хоть доползем?

— Э-э, — насмешливо протянул рулевой. — У него — ты спроси.

— Куда? — снова насторожась, спросил боцман.

— С-сенька, я имею в заначке сумму. Пошли в «Восток»?

— К ним?.. На мостик? — оборвал его Кибриков. — Зачем? В кэпе совесть заговорила — хотел дать заработать людям, — и подытожил, тряхнув маленькой взъерошенной головой: — Дурак, ты, Славка.