Штернхафен

«Семерка — Третьему.

Группа Дорко движется к Лабиринту. Приблизительное время входа в Лабиринт — через двое суток. Точнее установить время пока не представляется возможным».

«Третий — Семерке.

Продолжайте осторожное наблюдение».

«Третий — Двенадцатому.

Приготовиться. Расчетное время прибытия группы Дорко к Пирамиде — завтра».

«Квадрат — Треугольнику.

Движемся точно по графику».

«Треугольник — Квадрату.

Внимание! „Ваза“ знает о вашем существовании.

Уточненная информация прилагается».

«Квадрат — Треугольнику.

Благодарю. Принято верно и полностью».

12

Тело корабля так стонало всеми своими железными ребрами при взлете, при входе в джамп и при выходе из него, что девушка на третий раз уже почти перестала бояться. Она отдала все свои сбережения, около семидесяти галаксов, за то, чтобы ее отвезли на любую развитую гуманоидную планету. Тогда ее звали Аннет Краузе, она была дочерью двух заключенных каторжной планеты. Точнее, к моменту взлета она уже была сиротой.

Вдыхая холодный, но все равно спертый воздух грузового трюма, она и через шесть суток не могла поверить в то, что все же ухитрилась покинуть каторжный мир. Она надеялась, что корабль не развалится до конца полета и ее благополучно высадят на какой-нибудь из нормальных планет. Анни не подозревала, насколько наивны были ее размышления, и насколько опасный шаг она совершила.

Даже если бы капитан корабля и захотел, он не смог бы выполнить свое обещание. Хотя бы по причине отсутствия у девушки документов. Много позже она поняла, что за ее жалкие семьдесят кредиток можно «сменить судьбу», но результатом окажется либо рабский загон, либо проституция, либо — при хорошем здоровье, но полном невезении — «демонтаж» у органлеггеров.

Угрюмый неряшливый мужичок, капитан и хозяин древнего грузовичка, взял ее деньги. Буркнул, оглядев ее тяжелые грубые башмаки, потрепанный ватник, теплые стеганые штаны и такой же картуз:

— Провезу. В трюме. Воздуха там навалом, а к холоду тебе не привыкать! Одета ты как раз по сезону. Кран с водой найдешь, а без жратвы пять дней обойдешься.

Повернулся, закрыл ее в пустом трюме, оставив освещение. Через час корабль затрясся, отрываясь от Тверди.

Анни как раз вспомнила взлет, когда старый кораблик вздрогнул, затрещал и завизжал так, что Анни поняла: вот теперь — все. Это конец. Стальные балки космической развалины буквально вопили от ужаса, корабль шарахнуло снаружи исполинской кувалдой, еще раз, и затрясло непрерывно, периодически швыряя так, что у судорожно цепляющейся за такелажные скобы пассажирки вспыхивали перед глазами целые созвездия…

…Первым, что она уловила, выплывая из темного провала к реальности, были запахи. Тяжелые запахи механической мастерской, на них накладывались едкий озон и целый букет явно медицинских. Глаза почему-то не хотели открываться. Зато пришли звуки. Они оказались подстать запахам — мягкие, отдаленные, многочисленные звуки работы механизмов.

Затем она поняла, что на веках лежит плотная, очень аккуратно наложенная повязка.

— Наконец-то вы пришли в себя, — с облегчением произнес неподалеку мягкий мужской голос, — Не беспокойтесь, повязку с глаз мы снимем уже завтра. Кажется, вы хотите пить?

В губы ткнулась трубочка, после двух неудачных попыток Анни втянула в себя целый глоток удивительно вкусной воды. Когда девушка утолила жажду, она смогла облизать сухие губы и попытаться спросить:

— Где я? — ее голос едва слышно скрипел, но медик понял вопрос, отозвался профессионально спокойным, доброжелательным баритоном:

— На планетарной базе. В медицинском отсеке. Я ваш доктор, можете называть меня Семнадцатый.

Звуки голоса привели к появлению перед глазами образа. Анни врач нарисовался чуть полноватым мужчиной — ази средних лет, с заботливым взглядом через массивные линзы медицинских окуляров. По голосу чувствовалось, что это очень добрый и вежливый человек.

Анни слышала, что в некоторых семьях ази было принято звать детей по номерам. Почти как на каторге.

— Спасибо за воду, — вздохнула Анни, — Очень вкусная вода. Вы знаете, что со мной произошло?

Она старалась совладать с голосом — сухое горло все еще сипело, как водопроводный кран.