Нас было двое, мы могли подстраховывать друг друга и были лучше снаряжены (два фонаря, запас горючего на сто двадцать часов, еды почти что на неделю, в основном — баранина, да еще яблоки и водка, два лассо, мел для меток и часы — что очень важно!), вот почему мы отважились пройти много дальше того места, где лежал скелет моего предшественника, до так называемого dome room[14]
, где и произошло несчастье. Шел шестьдесят седьмой час с начала нашего приключения — итого третий день, если бы мы как наверху, на земле, проживали дни, не секунды и эоны, и было это рядом с тем местом, где теперь туристам подают ленч, прежде чем поднять их на лифте обратно к солнечному свету. Джим поскользнулся, прополз еще несколько метров вниз, застонал и накинулся на меня с упреком, доказывая, что я-де плохо его страхую, что я ослабил лассо, — это было вранье, к тому же я шел впереди и подвергался не меньшей опасности, чем мой друг, и он должен был страховать меня. Нервы у нас были напряжены до отказа, вот почему мы и поссорились, впрочем, мы тут же помирились. Джим, как видно, сломал себе левую ногу. Как быть? Я дал ему водки, утешал его, все время думая: что же теперь делать? У меня достанет сил нести его только по ровному месту, лезть с такой ношей вверх, на землю, я не смогу. Я тоже глотнул водки и сказал: — Только не падать духом, Джим, как-нибудь справимся, вылезем! — Мы осмотрели его ногу, смочили ее водкой. Может быть, он ее не сломал, а всего лишь растянул сухожилие? Наперекор моим доводам, наперекор своей боли, Джим с молчаливым упорством пытался натянуть сапог. Боялся он, что ли, что я брошу его на произвол судьбы? До сих пор мы оба почти не спали, вынужденный привал и водка оказали свое действие. Я внес единственно разумное предложение: для экономии горючего погасить фонари, поспать часок, а потом с новыми силами двинуться в обратный путь — мучительный для Джима, изнурительный для меня. Еды у нас было еще на три дня, со светом дело обстояло похуже. Мы второй раз поссорились, когда Джим отказался погасить свой фонарь. — Каждая капля горючего драгоценна! — сказал я, — Возьмись за ум, Джим, иначе мы пропали! Джим сказал: — Ты норовишь накачать меня водкой и смыться, пока я буду спать, вот и все твое хваленое благоразумие! — Я засмеялся, так как пока еще не заслуживал подозрения, пока еще нет. Через несколько часов — мы оба не спали, только дрожали от холода — я сказал: — Ладно, пошли наверх! Обхватив мою шею рукой, ожесточенный, полный решимости не поддаваться боли, Джим ковылял рядом, но не расставался со своей кладью — лассо, фонарем, мешком с припасами. Мы продвигались легче, чем предполагали. Там, где нельзя было пройти рядом, Джим следовал за мной на четвереньках, но все время боялся, что я смоюсь, и я позволил ему ползти впереди.