Лучистая улыбка, а пуще того, голос, коему господин Штольман без труда мог придать очаровывающую бархатистость, действовали на барышень безотказно. Девушки непременно вспыхивали нежным, будоражащим кровь, маковым цветом, начинали теребить локоны или перчатки и лепетали что-то ласковое и маловразумительное. Пышнотелая же незнакомка даже бровью не повела, посмотрела с вежливой строгостью, чуть склонила голову в лёгком поклоне и ответила без всякого жеманства:
- Доброе утро, Платон Платонович. Извинения излишни, Вы меня не задели. А сейчас прошу меня простить, мне нужно идти.
Привыкший к восхищению Платон почувствовал себя задетым, да что там, даже оскорблённым этой незнакомкой! В груди пробудился огонёк любопытства, голос стал ещё более чарующим и обволакивающим, словно у легендарной Сирин-птицы:
- И куда же Вы так спешите, сударыня? Возможно, я смогу быть Вам полезен?
Дама вздохнула, в глубине угольно-чёрных глаз сверкнуло что-то удивительно похожее на раздражение:
- Вы вне всякого сомнения сможете оказать мне любезность, если пропустите. Разве Вам не говорили, что неприлично держать гостя, тем более даму, на пороге?
«Ого, а у дамочки не язык, а жало осиное, - Платон Платонович едва сдержался, чтобы не прицокнуть языком, - интересно знать, к кому она так рвётся? К Анне Викторовне, чтобы попросить её сеанс спиритический провести? Нет, сия особа если и верит, то уж точно не в духов, а исключительно в себя саму. Значит, к Якову. Любовницу отметаем сразу, несчастную жертву, молящую о помощи, тоже. Что остаётся? Или земное воплощение богини Немезиды, взывающей к отмщению, или…»
Платон даже поперхнулся и закашлялся от неожиданной догадки. Конечно, он давно знал, что у столичного следователя много агентов, иначе никак, Петербург слишком большой, чтобы во всём полагаться на себя самого и горячо любимую супругу, тут волей-неволей начнёшь привлекать в помощь людей разного сословия, включая тех, кто не в самых дружественных отношениях с законом. Но то, что агентом, точнее, агентессой может оказаться столь примечательная особа, оказалось для бравого военного полнейшей неожиданностью. Платон Платонович всегда испытывал особый интерес к барышням, скажем так, приятно отличающимся хоть чем-либо от всех прочих. Конечно, благовоспитанная особа, держащая очи долу и не смеющая рта раскрыть без дозволения супруга в быту, чего греха таить, определённо удобна, но с ней же от тоски или повесишься через месяц (и это в лучшем случае!), или во все тяжкие пустишься. То ли дело барышня с характером, способная, если возникнет необходимость, и отпор дать, и в ночь за тобой следом помчаться, и в окошко, минуя все преграды и запоры, выскользнуть. С такой, само собой, беспокойно, подчас хлопотно, зато никакая тоска не одолеет. А если девица помимо своеволия ещё и разумом наделена, да при этом не норовить командовать, точно фельдфебель на плацу, то становится она не просто занимательной особой, а самой настоящей мечтой. Неудивительно, что именно такие и стали спутницами жизни мужчин славного рода Штольман, жаль, что на долю самого Платона такой не досталось.
Платон Платонович самым любезным образом принял у незнакомки пальто, вызвался проводить к Якову в кабинет (точно агентесса, не подвела логика!), но получил мягкий и оттого ещё более категоричный отказ. Мол, мерси, но мы сами справимся, а Вы, сударь, помнится, шли куда-то, вот и идите, нечего тут ушами хлопать. Конечно, незнакомка всего этого не говорила, но военный, привыкший по долгу службы читать и между строк, угадал всё безошибочно. Картинно хлопнув себя ладонью по лбу, Платон Платонович провозгласил:
- Я забыл совсем, меня же Яков зайти просил!
Незнакомка в ответ даже бровью не повела, лишь в самой глубине глаз искорка малая вспыхнула, да в голосе сладком до сиропности насмешка лёгкая, а оттого едва приметная, скользнула:
- Ну что ж, раз Вы такой послушный брат, полагаю, я вполне могу Вас пропустить вперёд.
- Ни в коем случае, - Платон Платонович одарил даму своей самой лучезарной и обаятельной улыбкой, - мы последуем к Якову вместе.
По всем канонам романтического жанра дама должна была дрогнуть, в конце концов, даже самые неприступные крепости падали под напором русского воина, но черноглазая особа явно относилась к породе несокрушимых твердынь. Она вежливо поклонилась и направилась к кабинету Якова Платоновича даже не дожидаясь спутника. Платону, чтобы догнать агентессу, пришлось прибавить шаг, благо хоть, не довелось трусить, словно собачонке за любимой хозяйкой. Упрямый, как и все мужчины рода Штольман, записной сердцеед предпринял ещё одну попытку обратить на себя внимание.
- Сударыня, Вы изволили назвать меня по имени, но я, к своему искреннему сожалению, не могу ответить любезностью на любезность, так как не имею чести знать Вас.
Дама помолчала, явно не желая завязывать знакомство (интересно знать, почему?), но правила приличия всё-таки взяли верх.
- Госпожа Терёхина, Аглая Николаевна.