ШтольмАнна. Проказы Купидона (СИ)

Едва лишь серая, всенепременно туманная и промозглая, хмарь, предвещающая начало нового дня, сменит ночной мрак, на улицах Петербурга начинают появляться первые прохожие. Самые ранние пташки – это, разумеется, всевозможные нищие да калечные, спешащие занять места у храмов да монастырей, вяло переругивающиеся между собой и потирающие красные, все в мелких цыпках руки. Следом наступает пора публики хозяйственной: спешат на рынки, трепетно прижимая к бокам пухлые корзины, крупнобёдрые бабы в низко повязанных ситцевых платках, раскладывает на прилавке одуряюще вкусно пахнущую сдобу булочник, шаркают мётлами дворники, зорко поглядывая по сторонам. Помимо прямых служебных обязанностей есть у них ещё негласный приказ от полицейского управления присматривать за жильцами, а потому, в случае надобности, опытные городовые в первую очередь бегут именно к этим господам, коих без метлы и длинного фартука, а также форменного картуза и представить-то невозможно. Сразу за дворниками появляются мальчишки, те, что постарше, с видом обречённых на вечные муки грешников плетутся в гимназию, а те, что помладше, али из семейств победнее, высыпают на улицу побегать, поиграть, а то и прихватить что-либо у нерадивого хозяина. Затем приходит черёд публики посолидней: кухарки богатых домов отправляются за снедью, горничные бегут по поручениям своих барышень, на пути успевая перемигнуться, а то и позубоскалить с пригожим приказчиком из модной лавки, который всенепременно угостит то калёными орешками, то сахарным пряничком, а то и ленту новую шёлковую в косу подарит. После слуг, когда церковные колокола начинают разноголосый перезвон, выходят разновозрастные богомолки, все в одинаково скромным платьях, с покрытыми платками или шляпками головами. Мужчины же спешат чаще не в церковь, а по делам служебным, с видом деловым и непременно чуточку озабоченным, а как же иначе, ведь каждый при первом же взгляде на уважаемого господина должен видеть его сопричастность к делам империи! В тот момент, когда утро плавно переходит в день, а подчас и позже, появляется на улицах публика приличная, те, чьи фамилии неотделимы от шелеста шёлка, блеска бриллиантов, интриг, сплетен, а подчас и скандалов высшего общества.

Движущуюся уверенным шагом невысокую пышнотелую даму в скромном дымчато-сером пальто можно было при первом взгляде принять в равной степени и за богомолку, и за задержавшуюся дольше возможного у возлюбленного аристократку, и даже за горничную, ставшую верной хранительницей тайн своей госпожи. С одной стороны, наряд добротный, но скромный, в таком самое оно с небесами беседу вести, дабы не отвлекал блеск кружев и вышивки от небесных горних, куда каждая благочестивая душа стремиться должна. Если же от одежды отвлечься да к наружности и манерам присмотреться, то дама явно не чужда благородного воспитания, держится с достоинством, кое может быть лишь врождённым, поколениями достославных предков выпестованным. Одно слово, порода, она сразу видна, и у собак с лошадками и у таких вот барышень. Городовой Приходько, бдительно позёвывающий на вверенном ему посту и от нечего делать наблюдающий за занимательной дамой, вспомнил свою супругу, Прасковью, а паче того маменьку её, Еротиаду Хрисанфовну и не удержался от вздоха печального. В тёще, чего греха таить, тоже порода сразу заметна, волкодава, который одним взглядом на мелкие клочки растерзать может. Приходько опасливо оглянулся по сторонам, до повлажневших ладоней опасаясь узрить «горячо любимую» родственницу, а когда успокоившись решил вернуться к созерцанию заинтриговавшей его дамы, той уже нигде не было. Видимо, в дом зашла али за угол свернула. Городовой тихим ласковым словом помянул своё семейство, поёжился от ветра (у, проклятущий, как ни утепляйся, а всё одно достанет, до самых косточек проберёт!) и бдительно рявкнул на шедшую с корзиной торговку. Та молчать не стала, ответила по всем правилам, а когда Приходько замахнулся угрожающе, снизила обороты, назвала городового касатиком и соколиком и угостила ватрушкой. Бравый страж порядка моментально вернул себе привычное флегматичное благодушие и отвернулся, лениво наблюдая за вальяжно бредущими прямо посреди дороги голубями. Наглые, раскормленные птицы до того обленились, что взлетали едва ли не из-под колёс и копыт, заставляя лошадей нервно всхрапывать, а извозчиков нарушать благость утра простыми, но весьма энергичными словами.

Меж тем примеченная городовым незнакомка всё тем же уверенным твёрдым шагом дошла до одного уютного и ничем не примечательного дома, машинально, по врождённой, с молоком матери впитанной привычке прихорашиваться, поправила шляпку и подошла к двери. Постучать не успела, дверь широко распахнулась, едва не угодив посетительнице по лбу.

- Еxcusez-moi, - Платон Платонович обезоруживающе улыбнулся, - я так неловок. Чем я могу искупить свою вину?