Георгий Васильевич подобрался, убрал платок в карман, нахмурился, пытаясь вспомнить детали, кои в силу своей незначительности просто вылетели из головы, но быстро утомившись от тщетности изысканий опять откинулся на спинку, обречённо махнув рукой:
- Не помню, у слуг надо спросить.
На звон колокольчика явилась уже знакомая конопатая Дуня, низко присела, со слезливой жалостью глядя на барина и лёгкой опаской на следователя, коий казался ей словно бы высеченным из гранита.
«Чисто статуй с набережной, - горничная нервно затеребила ворот платья, - смотрит так, словно на сорок аршин во все стороны зрит. И кто бы мог подумать, что у такого статуя такая милая супруга окажется. Наверное, несладко ей, бедняжке, с таким мужем-то».
Дуня так прониклась жалостью к очаровательной духовидице, что громко шмыгнула носом и с ноткой сварливости спросила:
- Чего изволите, барин?
Штольман прекрасно уловил неприязнь в голосе горничной, чуть вздёрнул бровь, глядя на девчушку с холодной насмешкой, мол, а не белены ли Вы, милая, объелись, раз на людей-то почтенных кидаться вздумали? Дуня отчаянно покраснела, как умеют только конопатые, солнцем поцелованные, как говорят о них в народе, затеребила фартук, по мышиному часто-часто шмыгая носом, опять спросила, в этот раз уже негромко и пристыженно:
- Чего прикажете, барин? Может, чаю?
Князю страшно хотелось попросить водки, да не хотелось в глазах непьющего следователя показаться человеком, не способным совладать со своими страстями, а потому выдохнул резко и строго:
- Господин Штольман хочет задать тебе несколько вопросов, отвечай без утайки и лукавства, как на исповеди.
Дуня опять отчаянно покраснела, большие светло-карие глаза заволокло слезами, пальцы нервно затеребили фартук:
- Так я ведь не со зла, барин. Я ить с краюшка, из-под самого низу, там и не видно ничего.
Георгий Васильевич нахмурился, головой качнул, пытаясь сквозь стремительно густеющий алкогольный туман понять, что происходит:
- Евдокия, ты о чём?
Горничная разрыдалась горько, искренне, как плачут только в детстве, когда душа до самого донца открыта людям, а сердце не умеет ещё лукавить и безоговорочно верит в чудо:
- Я крем со свадебного торта отведала… он чудный такой, лиловато-розовый, я такого отродясь не видела. Не гневайтесь, барин, я ей-же-ей с самого низу кусочек махонький сковырнула!
Князь Горчаков махнул рукой:
- Господи, нашла, о чём слёзы лить. Да хоть весь съешь, за упокой души Настеньки, нам-то с Ниной… - Георгий Васильевич резко замолчал, отвернулся и сдавленно закончил. – Ешь, Дуня, Настенька наша тебя всегда среди прочих слуг выделяла.
По не утратившим детскую округлость щёчкам горничной потекли слёзы, девчушка тоненько заскулила, точно щенок, пинком выгнанный на улицу из тёплого дома. Князь первым взял себя в руки, мягко похлопал ладонью по столу:
- Полно, полно, хватит слёзы лить, не задерживай господина следователя, ему нужно душегуба, Настеньку загубившего, найти.
Дуня насторожилась, опасливо глядя на Штольмана. О чём этот строгий господин вознамерился с ней беседовать? Из-за торта? Так барин простил, а этому статую гранитному какая с того печаль? Он-то сам, поди, сладкого не ест, не может человек, сладости любящий, быть таким невозмутимым, словно сфинкса с набережной. Горничная хотела украдкой перекреститься, да под пристальным взглядом, словно насквозь её пронзающим, не насмелилась, спросила осторожненько:
- Чего угодно, господин следователь?
- Фужеры для молодожёнов где заказывали?
Если бы Яков Платонович сбросил одежду и встал на руки, Дуня, наверное, изумилась бы меньше. Глазами озадаченно хлопнула, шею вытянула, прислушиваясь, переспросила:
- Ась?
- Фужеры где заказывали? - терпеливо повторил Штольман.
- Отвечай, не молчи, - повелел князь, - это очень важно.
Горничная хлюпнула носом, плечиком повела:
- Дык, знамо дело, у Евграфия Капитоновича на Малой Никитсткой. Он признанный мастер, все, кто в красоте понимают, непременно к нему обращаются. И мы с барышней, - Дуня горестно всхлипнула, - упокой господь её душу, тоже к нему ходили.
- Дмитрий Кириллович сопровождал вас?
Дуня опасливо покосилась на повернувшегося к ней князя, шмыгнула носом, виновато опустив глаза:
- Ну что Вы, негоже жениху с невестой совместно к венчанию готовиться, примета шибко дурная.
- Евдокия! – строго прицыкнул Георгий Васильевич и даже пристукнул по подлокотнику кресла.
Слёзы градом хлынули из глаз горничной, девчушка жалобно заскулила точно котёнок, которому наступили на хвостик, а потом ещё и заперли одного в страшном тёмном чулане.
- Барин, я-ить не хотела, вот Вам крест, я говорила, барышне покойной, что нельзя вместе, а она смеяться изволила. Сказала, что, мол, енто всё енто, - девчушка глубокомысленно наморщила лоб – суеверия, вот. Они мне денег дали и в кондитерской оставить хотели, а я не осталась, с ними пошла, потому как не пристало барышне молодой да пригожей с кавалером по городу в одиночестве без сопровождения гулять. Шибко сие неприлично.
========== Дело № 2.6 ==========