Фильм, который подглядел в голове Ами. По совету Морта. Фильм, который увидел он. По истечении нескольких дней, когда она была в моих руках, именно Глава первым обратил на них внимание. На ужас и ненависть маленькой рыжеволосой девочки, родившейся вследствие изнасилования её матери. Я не запомнил её лица…точнее, мне её лицо не говорило ни о чём, потому что я знал о её кончине из тех же воспоминаний Шай…но вот её отец. Точнее, тварь, породившая её, и его лицо врезались в память, как врезаются смертельные враги. Я впервые позволил себе впустить чьи-то эмоции. Впервые позволил себе вдыхать их полной грудью и чувствовать, как молниеносно поражает аналогичный её яду яд ненависти и мои лёгкие. Распространяется по ним, испепеляя плоть, превращая в жалкий серый пепел и оставляя после себя только намерение однажды кинуть эту рыжую голову ей под ноги. Кинуть и смотреть, как она пинает его маленькой ступнёй. И ведь я искренне хотел сделать это. Найти этого садиста и подарить ей на память любую его часть тела, которую бы она ни попросила. Я мог заставить его орать вечность в подвале замке, чтобы она могла в любую минуту спуститься туда и наслаждаться его бесконечной агонией…но чутьё подсказывало: будь это мерзавец до сих пор живым, Ами, скорее, вонзит мне в ответ хрусталь в грудь, чем оценит подобный подарок. Эта чокнутая дура так же желала убить своего уже мёртвого отца, как хотел я своего живого.
Я осматривала гостей, отыскивая нужный мне объект и стараясь, взять под контроль все свои эмоции и не смотреться в зеркало, чтобы не впасть в состояние едкого бешенства, когда не остается ни одного желания, кроме адской потребности разбить стекло, отражающее длинные ярко-рыжие космы, завитые в тугие локоны.
Он сделал это мне назло. Проклятый Каратель, так тонко улавливающий каждую эмоцию, заставил меня стать ядовито рыжей. По его мнению, этот цвет больше всего подходил для соблазнения и бросался в глаза. Но я была уверена, что он это сделал потому что я, увидев этот цвет, стиснула руки в кулаки и с трудом сдержалась, чтобы не ударить ими по своему отражению.
Но я бы лучше сдохла, чем рассказала сынку Дьявола, отчего так ненавижу этот цвет. Он никогда не узнает, какие кошмары преследуют по ночам маленькую Шай. Никто не узнает. Я не позволю. И, стиснув зубы, я терпела пока на меня цепляли разные тряпки и выводили к нему на оценку. Как дорогую кобылу или вещь, приготовленную для лота. Никогда я не чувствовала себя так, как сейчас. Ни разу, даже в пансионате, когда нас выводили для клиентов, и меня, конечно же, не отдавали никому, но Ибрагим любил, чтоб я сомневалась. Чтоб я знала, что в один из таких разов меня отдадут, и я стану добычей какого-то вонючего ублюдка, заплатившего за меня моему сутенеру, притворяющемуся чуть ли не моим отцом.
Тогда мне было все равно, и я была готова к тому, чему меня учили всю мою жизнь и только рядом с Самуилом Мокану я ощутила себя дешевкой, ощутила себя нечистой и недостойной даже кончика его венценосного мизинца…И меня злило даже то, что меня это злит. То, что меня волнует, что он думает обо мне.
Каратель остановился на черном платье. Если бы я не была настолько напряжена, я бы оценила выбор Шторма, потому что он был безупречен. Тонкий черный шелк, усеянный мелкими драгоценными камнями, обнажающий плечи и спину, а так же открывающий половину груди. Я бы, скорей всего, выбрала этот наряд и сама. Но мне было сейчас все равно. Плевать, в чем я одета, я выполню все, что от меня требуется, но вонючий демон не уложит меня в постель. Я лучше отрежу ему яйца.
Мне показали его фото. Напыщенный высокомерный гад, я видела его у нас в пансионате. Он приезжал выбирать себе девочек, которые потом не возвращались обратно. О них даже не вспоминали. Имя исчезало со шкафчиков, и вместо него появлялось новое. У меня была прекрасная память на лица. Я его «сфотографировала» и уже не забыла бы никогда…чтобы однажды убить ублюдка. А точнее, сегодня…несмотря на то, что мне приказали его всего лишь усыпить.
Рафаэль опоздал, а едва вошел в залу, его тут же окружили шлюшки обеих полов, пасущиеся на каждой вечеринке в поисках богатого покровителя и кочующих из руки в руки. При этом никто и никогда не назовет их оскорбительным словом «агары». Они слегка обнищавшая знать или несчастные вдовы, или дочери, которых пытаются пристроить получше любимые родители и готовы обручить с извращенцем, который трахает как мужчин, так и женщин, иногда одновременно, а потом некоторые из них пропадают без вести.