Шторм на Крите

Антон Ильич был не прочь сидеть здесь хоть до самого утра. Не об этом ли он мечтал еще вчера? И вот Юля здесь, с ним, он держит ее за руку и чувствует себя совершенно счастливым. Антон Ильич улыбнулся. За столиками сидели такие же парочки. Как и они с Юлей, они о чем-то говорили, то шумно спорили, то целовались. Какое счастье, что он привез сюда Юлю! Как хорошо сидеть с ней, смотреть на нее, слушать ее голос, видеть, как она смеется. А впереди у них еще целый вечер, и весь завтрашний день, и… Париж! А потом, потом… Дух захватывало, стоило ему подумать об этом. Он не знал, как определить то, что ждало его в будущем. Совместная жизнь? Семья? Женитьба? Он не произносил про себя этих слов, но смысл их понятен был ему и так. И снова, как утром, сладко щемило на сердце и горячей волной отзывалось где-то внутри.

– Чему ты улыбаешься? – спросила Юля.

Антон Ильич и впрямь не в силах был скрывать своего счастья.

– Радуюсь, что ты здесь.

Она внимательно посмотрела на него, как будто сомневаясь, говорит ли он правду. Но лицо Антона Ильича сияло как солнце на закате, и невозможно было не поверить ему.

– Я хотела спросить у тебя кое-что.

– Спрашивай, – раскинул он руки, – я весь в твоем распоряжении.

Она задумалась, размышляя, как начать, а потом вдруг махнула рукой:

– Нет, завтра. Лучше завтра поговорим.

Они сидели дотемна. Из окна они видели, как на улице зажглись фонари, и город задвигался, зашевелился. Местные жители высыпали на улицу, встречались друг с другом, обнимались, разговаривали, смеялись. Бегали дети, шумела молодежь. Антон Ильич не обманывал, когда говорил, что будет весело: субботний вечер обещал быть праздничным и людным.

Раздались звуки музыки. На площади появилась процессия. Впереди шел капельмейстер, задавая ритм, за ним барабанщик с барабаном на животе, таким большим, что самого его почти не было видно, за ними оркестр с трубами, флейтами, саксофоном и маленькими барабанами, последним шел трубач с огромной духовой трубой, медной и блестящей как начищенный самовар. Их сопровождала толпа прохожих.

Оркестр остановился на площади перед палаццо, чтобы сыграть несколько мелодий. Зрители выстроились около них полукругом. В конце каждой композиции музыканты зычно и в один голос выкрикивали:

– Оле!

– Оле!! – тут же подхватывала толпа, и раздавались аплодисменты.

Антон Ильич с упоением слушал их бравые мелодии. Положив локти на подоконник и подперев рукой лицо, он блаженно улыбался и покачивал головой в такт музыки. Ему нравились эти музыканты, игравшие задорно, с непритворным энтузиазмом, хулиганисто смешивая классические произведения и джаз. После очередного «Оле!» он тоже закричал со всеми и захлопал в ладоши. Хоть они с Юлей никуда и не пошли, на концерт они все-таки попали – действо разворачивалось прямо перед ними.

Вечер они провели, гуляя по центру. Юля так и не захотела пойти на ужин. Ни кофе, ни мороженого ей тоже не хотелось, и они просто ходили, держась за руки, слушали музыкантов, смотрели на циркачей, заглядывали в витрины магазинов – заходить внутрь Юля тоже не соглашалась, – глядели на людей, на дома вокруг и дышали окружавшим их весельем этого теплого шумного города.

Когда ноги у Антона Ильича уже гудели от усталости, он взмолился и уговорил Юлю зайти куда-нибудь и присесть. Они стали выбирать кафе, отошли чуть в сторону от главных улочек и вдруг вышли к храму. Аккуратное квадратное здание светилось в темноте изнутри. Они присмотрелись – свет лился наружу сквозь голубые витражи. На крыше стоял плоский византийский купол, на нем православный крест. Они подошли поближе. У дверей на ступенях стоял мужчина в черной рясе. Когда он обернулся, они увидели, что это настоящий греческий поп. На груди у него лежала пышная черная борода, под ней тяжелый металлический крест на цепи, на голове высокая шапка с крестом. Вокруг стояли прихожане. Он что-то им говорил.

Напротив на улице стояли столики, и Антон Ильич предложил сесть там. Юля ничего заказывать не стала, а Антон Ильич взял чаю и апельсиновый десерт, рекомендованный официантом, и с наслаждением вытянул ноги.

Здесь было тихо. Прихожане у церкви разошлись, кланяясь и крестясь, поп зашел внутрь, никого больше не было видно. На площадь падали голубые огоньки из витражей, в небе сияли маленькие звездочки.

Антон Ильич пил чай и блаженствовал. Все складывалась как нельзя лучше. И этот неожиданно тихий вечер на этой маленькой площади, у храма, под открытым небом, со звездами над головой, казался ему особенным и символичным, будто нарочно устроенным кем-то для них двоих. Он и сам не придумал бы ничего лучшего. Не иначе, это судьба привела их сюда, подумал Антон Ильич.

– Хорошо, что мы пришли сюда, – сказал он.

Юля улыбнулась. Она сидела, накинув на плечи широкий треугольный платок, который достала из сумочки, и тоже о чем-то думала.