Сад исчез. Столетние заросли колючих кустов и дрока густыми кольцами опоясывали наш дом. Они выбили все окна до единого и пролезли в дымоход. Дом выглядел так, будто его едят заживо.
Но нельзя сказать, что всё было ужасно.
Бурная растительность имела хотя бы один плюс.
Она заслоняла собой море. Я не видела его. Я не слышала его. Я даже не чувствовала его запаха. Оно и к лучшему.
Мужчины поглядели на стену колючих зарослей, стоически вздохнули и двинулись вперёд.
– Надо было захватить мачете, – сказал толстяк, когда новые царапины появились на его щеках, а шипы вцепились в пузо.
– В следующий раз, – сказал Хвост, мужественно поморщившись, когда стебель уколол его в глаз.
Я тащилась за ними, словно подружка невесты, которая втайне мечтает оказаться совершенно в другом месте. Ощущение было такое, будто мы идём по разросшемуся дождевому лесу. Тут и там среди кустарника встречались напоминания о моей прежней жизни – несколько досок на траве, где когда-то стоял стол для пикника, рама от детского велосипеда, обломки дорожки из красного кирпича, которую выложили родители.
После долгой и тяжёлой борьбы с колючими кустами они поднялись на вершину холма.
– Вот оно, – сказал Хвост, стоя перед ветхой полуразрушенной халупой.
Выглядел он плохо. Хотя, если честно, сарай ещё при папиной жизни дышал на ладан. Всё же время и морской воздух оставили свой след. Обвалившаяся крыша сгнила, а когда открыли дверь, она замерла на мгновение и рухнула с петель, потревожив маленькую лисичку, обитавшую в сарае. Лисичка, возмущённо пискнув, убежала. Деревянный пол уступил место траве, возвышавшейся над нашими головами. Сквозь стебли я заметила останки папиного мольберта.
Я повесила голову. Мне почудился запах краски, терпентина и сигарет.
.
Мужчины ушли в сторону дома.
Я с тоской принюхалась к воздуху, но запах исчез.
В движениях толстяка появилась какая-то медлительность и задумчивость. Его прежний восторг как рукой сняло.
– Включи ещё раз, что ты знаешь о Клиффстоунской трагедии, – пробормотал он. – Нам рассказывали в школе, но моя закачка тормозит.
Мужчина постарше поморщился.
– Это десять иссети печально, – сказал он, отпихивая колючие кусты на ходу. – Во французском городке произошло аномальное землетрясение, что само по себе трагично, – много людей погибло. Но никто и не догадывался, куда двинется сейсмическая волна. Она пронеслась по морскому дну прямиком в Дорсет, и Клиффстоунс принял на себя основной удар. Вся деревня – три тысячи жителей – была стёрта с лица земли.
– Ну, знаете, – проворчала я, –
– Кто бы мог подумать, – сказал его товарищ печально.
– Дом Рипли – единственное уцелевшее здание, потому что он стоит выше всех в деревне. А вот семье не повезло. Их не было дома, и они тоже утонули.
Уже во второй раз я слушала историю своей смерти.
Лучше не стало.
Хвост остановился на минуту и вытер лоб носовым платком.
– Деревню так и не восстановили. Этот дом никто не хотел покупать. Заботливые родственники решили заколотить его. Потом, когда природа взяла своё… – он кивнул на колючие кусты, – люди забыли, что здесь кто-то когда-то жил.
– До сегодняшнего дня.
– Салютно, – сказал Хвост. – Находка века. Не терпится взяться за работу.
А
И чему Хвост ухмыляется? Вы только посмотрите, с каким торжествующим видом он обрывает ветки, будто львов усмиряет, расхаживает по нашему саду словно хозяин. Смотрит на дом –