Шторм по имени Френки

Я могла выбрать любое другое место в доме. Например, забраться на кровать Бёрди. Спрятаться под кухонным столом на несколько часов. Могла спокойно посидеть на клумбе в саду. И тогда всё сложилось бы иначе.

Но я решила зайти в мамин кабинет, и это случилось.

Народу набилось много. Медоу, самая стеснительная и робкая из охранников, сидела, нервно теребя одно из своих самодельных ожерелий.

В комнате собрались два хихикающих подростка, мужчина в возрасте с горячей чашкой КуппаГрубба и женщина, чьи сыновья-близнецы пытались вскарабкаться на мамин письменный стол.

В довершение всего мамина голограмма тоже оказалась зажата в толпе и повторяла без остановки: «У вас ещё остались вопросы о жизни работающих матерей в двадцать первом веке и о том, как мне удавалось сочетать работу и воспитание детей?»

Однако каждый раз, когда она это говорила, старик закатывал глаза и отпивал свой вонючий напиток из жуков, а подростки принимались хихикать и отвечать: «Нет уж, спасибо!»

И вдруг, как гром среди ясного неба, старое забытое чувство завибрировало внутри меня. Не сердцебиение, конечно, но знакомое жужжание, которое я не ощущала уже очень давно. Я свирепо поглядела на непрошеных гостей, и пульсация усилилась. Они в прямом смысле использовали мамин кабинет как комнату ожидания, пока не закончится дождь. Её жизнь, её карьера были всего лишь забавным, нелепым перевалочным пунктом, где можно убить время и выпить мерзкий личиночный кофе перед обедом. Ни один из них не «проявлял интереса» и не «учился на историях прошлого века», как говорила Оливин.

.

За исключением двух мальчиков помладше. Если бегать сквозь мамину голограмму и визжать от смеха, будто она садовая поливалка, можно назвать «учиться на историях прошлого века». Но в порыве безграничного великодушия, которое частенько сопровождает ослепляющие вспышки мудрости, я вдруг поняла, что нет смысла винить этих идиотов. Они не виноваты в том, что не чувствуют всю особенность этого кабинета. Потому что здесь всё не так, как должно быть.

Во-первых, здесь слишком опрятно. Когда мама была жива, в этой комнате царил самый настоящий бардак – такой, что ещё немного, и смело можно участвовать в телепрограмме «Уборка в доме». Всегда стояло по меньшей мере пятнадцать чашек недопитого кофе, тарелки с недоеденным перекусом, лежали горы бумаг и куча недоиспользованных коралловых помад. Она вовсе не была чистюлей.

А сейчас всё по-другому. Неудивительно, что туристы не чувствуют особую атмосферу. Это не мамин кабинет. Он не соответствует исторической правде. И жизни в нём нет. Только ламинированная табличка на письменном столе с пояснением:

Как типичные работающие матери начала двадцать первого века, Рейчел Рипли старалась зарабатывать деньги, работая из дома. В этой тесной комнате находились письменный тол, лэптоп, картотека и телефон, что отвечало всем её рабочим потребностям, хотя сейчас эти инструменты кажутся примитивными.

Я не понимала, что это значит, но одно я знала точно. Мне не нравится, что мою маму называют примитивной. Или типичной. Она не была типичной. Она была потрясающей. И она была моей.

– Мамочка, пойдём дальше. Здесь нечего смотреть, – сказал один из мальчиков, утомившись бегать сквозь мамину голограмму.

– Сейчас тебе будет на что посмотреть. – Мой голос был хриплым и надтреснутым, будто сломанные рождественские гирлянды, слишком долго пролежавшие на чердаке.

Никто не обратил на меня внимания.

Я попробовала снова.

Я сказала:

На этот раз слова дались мне легче. Как приятно громко говорить в собственном доме. Когда я в последний раз это делала?

Я уже и забыла, как легко я повышала голос, когда настроение портилось. Какое это наслаждение – кричать и слышать гул и грохот собственного голоса.

Я вошла в кабинет. Он казался бежевой стерильной коробкой. Неудивительно, что мальчики заскучали. Как и все гости. Этой комнате не хватает атмосферы, вот в чём проблема. Небольшой беспорядок ей точно не помешает.

Эта мысль залетела в мою голову так же легко, как осенний лист в приоткрытую дверь. Руки сжались в кулаки.

«Обычно в это время, – подумала я, разминая на всякий случай пальцы, – мама или папа говорили мне замолчать, уйти и поработать над своими чувствами, пока я не успокоюсь…

Но их здесь нет!»

32 Лицо в дверном проёме

Вруках и ногах заныло и закололо, будто я отсидела их, и они с трудом возвращались к жизни.

Итак, пора сосредоточиться, Френки. Начнём с главного. Чего не хватает этой комнате? Как здесь было при маме?

Это легко. Бумага. У мамы повсюду были горы бумаги. Помнишь? Высоченные стопки. В полнейшем беспорядке.