Шторм Z. У вас нет других нас

Двое наших, замыкающих, стали свидетелями этой сцены, выйдя из-за кустов, и убили его. Но сами не ушли. Один за другим полегли там от огня его побратимов.

Я узнал это позже, от оператора дрона соседней части, который видел всё происходящее. Тогда я не знал, что с ними произошло. И про убитого хохла я не знал.

А мехвод улизнул, успел убежать. Обогнал меня на дороге, всё так же крича:

— Хохлы, хохлы!!

Сейчас я понимаю, что, если бы он не свернул в лес, а, не заметив хохла, прошёл дальше, тот вышел бы прямо на меня и, увидев на мне белые ленты, расстрелял бы меня сбоку. Я бы даже ничего не успел предпринять, скорее всего.

А так я ушёл далеко вперёд.

Но теперь это уже мало что меняет. Вся лесополка будто зашевелилась. По нам открывают огонь с двух сторон.

Будто вши по гаснику, отовсюду ползут хохлы. Так нам кажется. Будто их сотни, тысячи, миллионы. Они кругом. Они везде.

Мы бежим.

В кино пули свистят, издавая характерный, эффектный звук. Я всю жизнь представлял себе, что и в реальности оно так.

Но киношный свист пуль вообще никакого отношения к реальности не имеет.

Пули не свистят. Они издают неприятный стук, воспроизвести который, описать мне сейчас очень сложно. Но его надо один раз услышать, и больше его ни с чем не спутаешь.

Я перебегаю открытые пространства с той же скоростью, что и бегу под защитой деревьев. Всё, уже мне не изменить темп, несмотря на смертельную опасность. Я бегу так, как бегу, ровной, равномерной рысцой, уповая только на Божью защиту. Малейшее изменение темпа — и я задохнусь, и потом мне не восстановить дыхание. Упаду, сяду, остановлюсь. А это смерть.

Между деревьями мелькает крыша дома.

Резко, как из-под земли, всплывает покорёженный, прострелянный дорожный указатель «Н-ка».

Прохожу мимо него, всматриваясь в название, не зная ещё, насколько важным в моей жизни станет этот населённый пункт.

Не знаю я и того, что в эти секунды жизнь моя и моих товарищей висит на самом тонком волоске за всю эту историю.

Что мы все на мушке своих же, русских солдат, строго проинструктированных уничтожать всех идущих с севера, потому что там наших нет.

Доли секунды отделяют нас от гибели. Спасают белые ленты на руках и ногах. Спасает колебание наших, нежелание убивать, пока нет железной уверенности, что перед тобой враг (нежелание, характерное для многих наших воинов, заплативших за него жизнью, заколебавшихся там, где надо уверенно и без рефлексий стрелять).

Спасает нарушение чёткого приказа во имя каких-то более высоких, что ли, ценностей.

Так или иначе, но они подпускают нас, и вот я уже вижу, как наши встречаются с нашими. Как изнеможённо падает один из моих товарищей на землю. Вижу незнакомых солдат, окруживших наших бойцов.

Сам бегу к ним, сам опускаюсь на землю, потому что налитые свинцом ноги не могут уже держать ни мой вес, ни всё, что на мне.

И буквально через минуту этот сраный стук.

И все бросаются кто куда: солдаты на позиции, а нашим командир кричит:

— Уходим!

Вся сволочь, расшевеленная нами в лесополке, выползает, как болотная нечисть, следом за нами сюда, на окраину села.

Начинается перестрелка.

Я из последних сил поднимаюсь с земли, бегу за своими и…

…оказываюсь в начале одного из своих более ранних рассказов.

Широкая улица. Я на углу дома. Мои на той стороне, бегут под прикрытием домов и деревьев вниз, отстреливаясь на ходу.

А я смотрю то на фонтанчики пуль на дороге, то на их удаляющиеся фигуры.

Мне кажется, вечность я смотрю на это.

Но по факту решение принимается очень быстро: мне не перебежать улицу, слишком плотный огонь по ней.

Я откатываюсь назад, падаю за крыльцо дома. Скидываю с плеч рюкзак.

Один из солдат, местных, оборачивается ко мне:

— Что со своими не ушёл?

— Отсекли, — коротко отвечаю ему, занимая позицию.

Тот кивает, всё понимая.

Я выпускаю первую, короткую очередь в сторону лесополки, где засели хохлы.

Начинается моя «н-кая эпопея», одна из самых ярких, насыщенных и эмоциональных страниц моей жизни длиной в трое суток…

VIII

Мальчик погиб самым первым. И как бы нам ни было страшно за себя, в первую очередь его столь быстрая смерть потрясла нас всех.

Дом был весь окутан пылью от разнесённой стены. Её клубы, как дым, выползали в дальнюю комнату, где находился я.

Я только что проснулся буквально в огненном аду.

Стрелкотня кругом, во дворе разрывы, пыль, что-то где-то горит. Кто-то орёт.

И всегда, сколько бы вас ни было, найдётся кто-то один, кто обязательно скажет:

— Всё, нам пизда….

Посмотрим.

Может, да. А может, и нет.

Maybe rain, maybe snow

Maybe yes, maybe no…

Надеваю бронежилет, каску. Со двора, через проём выломанного окна, что-то прилетает, больно жжёт бедро. Крови нет, штаны целые. Видимо, раскалённый осколок прижёг.

Узнаю характерные выстрелы за стеной, вернее, за тем, что от неё осталось.

«Брэдли».

Всё, как я говорил.

У нас у каждого в жизни была ситуация «а я же говорил!». Но, положа руку на сердце, она всегда притянута к событиям постфактум.

Но не в моём случае и не сейчас.

Я говорил. Я ошибся только во времени.

Я сказал, они приедут в пять, а они приехали в 3.30. Всё, как они любят.