Шторм Z. У вас нет других нас

Андрей Владимирович занимался вопросами коммунального хозяйства в одном хорошем городе Свердловской области.

Андрей Владимирович имел с кем-то неразрешимый хозяйственный спор и по итогам его отправился на 5,5 года лишения свободы в исправительную колонию общего режима.

Поэтому мы с Андреем Владимировичем были коллеги и входили в клуб «159-чиков».

Все «159-чики» на любой зоне представляют собой некий особый клуб, со своими неформальными, термитными связями.

Даже если «159-чики» не общаются друг с другом, то они всё равно друг друга знают.

— Известен ли вам сэр Арчибальд?

— Да, конечно. Мы не знакомы лично с сэром Арчибальдом, но я знаю, что он достопочтенный джентльмен.

Изредка в этот клуб пытается пробиться шпана, осуждённая за «здравствуйте, я сотрудник службы безопасности…».

Но такие люди в клуб не допускаются.

В клуб вход открыт только с ч. 3 и выше.

И конечно, никаких «сотрудников службы безопасности Сбербанка».

Серьёзные люди, с серьёзными сроками, с многомиллионными ущербами и желательно с серьёзными терпилами.

Пенсионеры с выпотрошенными карточками — с такими терпилами в клуб «159-чиков» не пускают.

Ну и конечно, надо иметь отношение к бизнесу или госслужбе.

Наврать не получится.

«159-чики» пробивают друг друга до седьмого колена.

И если вдруг выяснится, что за бизнесмена выдаёт себя рядовой фармазон, а в реальности его знать никто не знает, то ворота клуба перед этим человеком закрываются наглухо.

Ну и конечно, в этой среде есть условные пароли и коды. Грубо говоря, есть некий условный Иван Иванович или Сергей Сергеевич, немедийная фигура, но лпр. И если ты не знаешь его или хотя бы кого-то из его окружения, то какой ты, к черту, «159-чик»? Ты — обычный мошенник, а не уважаемый человек, павший в неравной битве с коррумпированными чиновниками и продажными копами. Тебе не место среди джентльменов.

Ну так вот.

Я соответствовал всем критериям настоящего «159-чика» и был в клубе.

Но в клубе этом я был самой-самой несолидной персоной. Вот прямо где-то у входа.

А Андрей Владимирович был патриархом этого клуба, его негласным председателем, вождём и авторитетом всего сообщества.

Даже старший брат стендап-комика Александра Незлобина, тоже член клуба и мой солагерник, бледнел на его фоне.

С Андреем Владимировичем мы сошлись на ниве общей оценки происходящих в стране и в мире событий, одинаковом понимании устройства нашего государства и общества, знании его институтов и механизмов. В том числе и того, в жерновах которого мы оба были. Не много людей в нашем окружении готовы были, пусть даже в приватном разговоре, обозначить реальную роль всего этого «чёрного, людского хода» как одной из ветвей власти империи ГУ ФСИН, управляемой из одного места и подчинённой общим деловым интересам.

Мы не давали оценку этому явлению ни с позиций «хорошо», ни с позиций «плохо».

Такова была реальность, и наше дело было просто её видеть и понимать такой, какая она есть.

И это понимание подтолкнуло нас к одному и тому же выводу: нет никакого иного выхода из сложившейся системы координат, кроме как радикального её разрушения внутри самого себя.

Выход в зону проведения СВО — это больше, чем сокращение срока и досрочное погашение судимости.

Это единственная форма освобождения.

Другой формы системой не предусмотрено.

Мы в одно время поняли с ним, что с колебаниями и сомнениями надо заканчивать.

Что всегда в нашей жизни будет что-то, что будет нам мешать сделать этот шаг в неизвестность.

Всегда найдётся основание отказаться от того, чтобы поставить на кон свою голову.

И никто не осудит.

Андрей Владимирович до того, как стать коммунальным хозяйственником, служил в армии.

Он профессиональный военный, оканчивал училище в Новосибирске.

Проходил службу в ЗГВ.

В каких это всё было годах, я могу сказать лишь навскидку, но прикинуть можно, зная, что ему 58 лет.

Армия отставила на нём неизгладимый отпечаток.

Выправка, стать, чёткие, без блядомудрствований, рассуждения.

Но не был он и гротескным солдафоном из анекдотов. Ему были свойственны широта кругозора, гибкость мышления, способность понимать и выслушивать чужую точку зрения. Именно поэтому он пользовался уважением всех.

Блатные и администрация учреждения, вплоть до Хози включительно, все видели в нём фигуру и все считались с ним.

Андрей Владимирович стал для меня тем небольшим усилием, которое было нужно мне, чтобы я всё-таки решился на тот шаг, который я сделал.

Я был готов, я созрел, я принял решение, но чего-то совсем немного мне не хватало.

И я вздохнул с облегчением, правда, когда однажды, после очередного нашего разговора, что надо ехать, он вдруг сказал твёрдо:

— Ну всё, тогда завтра утром идём к операм.

Всё. Точка была поставлена. Сомнения отброшены, колебания пресечены.

И мы начали ходить к операм.

Вдвоём.

Мы ходили, ходили, ходили, ходили.

Меня одного опера бы, наверное, прогнали на второй раз.

Сказали бы: хватит сюда ходить, сиди и жди, ты в списках.

А в списках у них было к тому времени 108 человек, и они по крупицам отбирали оттуда людей в формирующиеся партии. Я бы, наверное, так и потерялся в этом списке.