Шторм Z. У вас нет других нас

Но Андрея Владимировича они прогнать не могли. Не тот был человек. Не та фигура.

И мы ходили, ходили, ходили…

И так было до того дня, пока сам начальник оперов, встретив нас на лестнице в штабе, не сказал нам: вы в списке, и вы едете однозначно.

И Андрей Владимирович каким-то своим чутьём уловил, что это так.

Мы возвращались на швейку, шёл дождь.

Я шёл нахохлившись, как злобный воробушек, а он… А с него будто лет десять слетело. Он прямо воспрянул духом. Это был совсем другой человек. Не уставший, старый зэк с потухшим взглядом, а снова тот бравый капитан из ЗГВ.

Я скептично сказал: да болтает он, Андрей. Нет ему веры. А он сказал: «Нет. Я его глаза видел. Он со мной не как с зэком говорил, а как с офицером».

Вот прямо так и сказал.

Я махнул рукой. Эк тебя понесло, Владимирович.

А через три дня нас и ещё троих дёрнули в оперчасть, снова переписали наши данные и сказали: готовьтесь. Вы едете с июльской партией.

А потом мы сидели в курилке на промке, и я смотрел на окружающие меня цеха, кучи досок, горы опила и поверить не мог, что это все на самом деле не сегодня, так завтра станет перевёрнутой страницей.

— Самое страшное в моей жизни уже случилось, — сказал Андрей Владимирович.

Я отвлёкся от своих мыслей и повернул к нему голову.

— В 1997-м. У нас с Наташей был один-единственный сын…

Он никогда не рассказывал мне о детях.

И сейчас не смог.

Просто чуть-чуть приоткрыл что-то.

А потом пришёл день, когда дневальные по всем баракам, где были добровольцы, скомандовали «С вещами в штаб».

И мы поехали.

И Андрея Владимировича по особому указанию из управления по Свердловской области сняли с этапа, когда он поставил уже ногу на подножку автозака.

Кто-то из «друзей» постарался.

Чьей-то липкой, грязной заднице очень не хотелось, чтобы Андрей Владимирович вернулся домой в январе.

Потому что, вернувшись в январе, он бы с очень многих спросил за всё, что пережил с 2017 года. Его же то закрывали, то отпускали. Ломали бизнес, убивали нервы, не давали нормально жить и работать. Мучили посредством его мытарств жену.

Я уехал, а он остался.

Наши дороги разошлись.

Но его супруга звонила моей, узнавала для него информацию обо мне.

Уже в сентябре, когда я был в городе Т., он сам позвонил мне.

Узнал, как дела, посоветовался, что надо брать с собой.

Сказал, что не сдастся, что всё равно вырвется.

И вырвался.

В октябре его супруга написала мне, что Андрей Владимирович всё-таки уехал на войну, пусть и по новым правилам.

Его восстановили в звании, дали роту.

Где он сейчас, на каком направлении, я не знаю.

Больше мне не удалось связаться ни с его женой, и сам он мне не позвонил. Но я надеюсь, у него всёхорошо.

Больше меня поразило и тронуло то, с каким достоинством и гордостью написала мне его супруга: «Андрей Владимирович вернулся на работу».

Пожилая женщина, которая с 2017 года тащит на себе остатки его бизнеса, которая бесконечно устала, которая переживает и, конечно же, боится за своего мужа, она всё равно будто сама обрела вторую молодость, когда снова стала женой офицера, когда перестала быть женой зэка.

Я надеюсь, судьба исчерпала свои удары ей.

Я надеюсь, им доведётся провести остатки своих дней вместе и всё будет хорошо.

Ну а то, что он мне не написал…

Ну, видимо, занят человек.

Нет времени для лирики.

Он же вернулся.

На работу.

VII

Стальное хищное тело бронетранспортера, почему-то напоминающее мне щуку, летит по разбитой дороге вдоль полосы деревьев. Мы, сидя на броне, периодически прижимаемся к его холодному телу, чтобы не зацепило ветками.

Руки зябнут от прикосновения к металлическим частям, за которые надо держаться. А держаться необходимо: любая сильная встряска может смести тебя на землю.

Я держусь обеими руками, периодически оглядываясь по сторонам.

В прежние времена, опиши мне всё происходящее со мной сейчас в красках и задай вопрос, какая бы была моя реакция, я бы честно ответил, что впал бы в ступор, поплыл бы.

Но в реальности всё было совсем не так.

Даже мысленно попрощавшись с жизнью, я не потерял интерес и любопытство ко всему вокруг.

И когда БТР стремительно выскочил на поле из лесополки, набрав скорость, я не смог сдержать совершенно идиотский всплеск восхищения от открывшейся мне эпической картины, одной из самых ярких из того, что мне когда-то довелось пережить…

По нам открыли огонь практически мгновенно. До точки высадки оставалось не менее двух километров, а мы уже летели по голому полю под обстрелом.

С брони я вживую, впервые так ярко и откровенно, наблюдал совершенно кинематографические разрывы снарядов.

До этого все артобстрелы я пережидал или в укрытии, или уткнувшись в землю.

А здесь, верхом на броне, некуда было прятаться и оставалось лишь смотреть на клубы чёрного дыма на месте разрывов.

Стреляли они, конечно, не прицельно, разброс был совершенно дикий — справа, слева, по ходу, сзади — и достаточно далеко от нас.

Рёв двигателя заглушал свист прилёта и разбрасываемых осколков. Лишь один раз до моего товарища по левую руку долетели комья земли.

БТР то набирал скорость, то сбрасывал.