– В управлении, к которому я прикомандирован, всё пока достаточно скромно, так что уж не обессудьте.
Ниночка Лаврова – она пришла сюда раньше, наверное, сразу же после нашего урока английского, – даже удивилась:
– Что вы, Алексей Степанович! Настоящий сахар, свежие галеты, а чай какой!
И Мари Муравская сказала, право же искреннее:
– Умеете вы делать праздник, Алексей Степанович. – И попросила Пожарову, вроде как хозяйку. – Тамара, а где та вазочка – переложить печенье?
– Увы. – Тамара, на этот раз в домашнем, тёплом, поскольку в квартире без отопления было не слишком комфортно, но совсем не «конспиративного вида», только руками развела. – Мне за неё на базаре два фунта хлеба дали – ты же его сама пробовала, хвалила…
– Ладно, блюдца хоть остались?
– «Он был титулярный советник, она – генеральская дочь…» – немузыкально промурлыкал Яковлев и поспешил на кухню. И пока женщины расставляли чайную посуду, внёс горячий чайник и скомандовал:
– Так, завариваем, пока он шипит. А то скоро перестанет. Вот бы так эта мегера, домоправительница, перестала…
– Вы ей опять досадили? – Моё удивление было ненаигранным.
– Ещё бы. Но вашей милостью у меня теперь ордер, так просто из комнаты не выкинешь – ну и злобится бабенция в пролетарском духе, что в правах её укоротили.
– Вы б, Евгений, поменьше поводов ей давали, – попросила вполголоса Тамара Пожарова, расставляя чашки. – А то нашлёт какую-нибудь комиссию на вас и на нас, заодно.
– Ладно, всё, не стоит хамка разговоров, – махнул рукой Яковлев и продолжил, обращаясь ко мне: – Полагаю, уж сегодня вы отметить не откажетесь?
– Если дамы присоединятся.
Нина испуганно сказала, глянув на армейскую флягу, которую Яковлев торжественно выставил на стол:
– О, нет-нет – у него же наверняка спирт…
– И небось прискорбного качества, – поддержала подругу Пожарова.
Но Мари неожиданно согласилась:
– А я, пожалуй, приму.
Муравская прошла к буфету и взяла три стопки бемского стекла.
Яковлев тут же налил, всем одинаково – по большому мужскому глотку.
Я не мог не предупредить Мари, которая тут же протянула руку к стопке:
– Только будьте осторожны, не обожгите горло.
– У меня давно всё внутри обожжено. – С горечью произнесла Муравская. – А тут ещё дата…
– Боюсь спрашивать… но, похоже, печальная?
– Даже слишком… – Муравская покачала головой, и глаза её затуманились.
– Слишком?
– В тот день и почти в этот час погибли мой муж и сын. – И Мари одним махом выпила спирт.
– Простите, что напомнил, – быстро сказал я и невольно поморщился: спирт оказался, в самом деле, не лучшего качества.
– Я и не забывала. – Муравская поставила пустую стопку на стол и кивнула Якововлеву: наливай, мол. Помолчала и закончила фразу: – Так прямо и стоит перед глазами – как тот комиссар зарубил беспомощного Игорька… и мужа…
– Такое и спиртом не зальёшь, – сказал я искренне.
– Вам, мужчинам, этого не понять. – Мари поднесла платочек к глазам.
– Наверное, не только мужчинам, – нарушила тишину Нина. – Когда уходят родители – это одно, а дети…
– Будь со мною такое – непременно нашёл бы способ отомстить. – В голосе Яковлева ощутимо прорезались хмельные нотки.
Наверняка эта стопка была сегодня не первой. И не второй.
– Я и отомстила, – успокаиваясь, кивнула Муравская.
– Вот как? – от удивления вырвалось у меня.
– Вы не знали, что ли? – подняла брови Мари. – Вся ж наша печать гремела…
– Я, наверное, не был в это время в Крыму. – Достаточно искренняя и вполне соответствующая моей легенде реплика прозвучала уместно, и была воспринята Мари как просьба рассказать подробнее.
– Когда наши пришли, так поймали этого монстра. Я свидетельствовала… Судили – и казнили! Весь выводок – и его, и восьмерых его детей! – с ожесточением бросила окончание фразы Муравская и выпила остаток спирта.
Мы тоже выпили, не чокаясь.
– На куски надо было гада порвать, – с полупьяной картинностью заявил Яковлев. – Таким на земле не место.
– Н-да, макабрическая[7]
история. – Только и оставалось мне, что сказать.Реплика Тамары Пожаровой пришлась как нельзя кстати, позволяя «переключиться» с частного на общее:
– Не зря же говорят, что ничего страшнее гражданской войны нет.
Своевременно прозвучала, позволяя мне совладать с двойственными чувствами.
– Царство небесное. Но раз нам выпало жить, надо помогать друг другу. Рад, если смогу что-то сделать…
Нина подняла на меня чуть увлажнённые глаза и сказала с непонятной интонацией:
– Удивительный вы человек, Алексей Степанович…
– И замечательный! – тут же подхватил Яковлев и потянулся к фляжке.
– Не будем об этом, – остановил я его. – И спирта – достаточно.
– Приму вашу помощь с благодарностью. – Муравская положила узкую ладонь мне на руку и с надеждой взглянула в глаза. – Вы же не просто так сказали?
– Я весь внимание.
– У меня очень неустойчивое положение, – пожаловалась Мари. – С документами не всё в порядке, прямо боюсь обращаться на эту, «биржу труда». И с жильём… на прежнем месте оставаться стало слишком опасно, вот-вот должны были прийти с обыском, соседей уже обыскивали и одного забрали в ЧК.
– По возможности помогу. Но это всё – не вопросы одного дня.