Штормовое предупреждение

— Нет, — медленно произносит он. — Пожалуй, нет. Или… хотя нет, это так, пустяки.

— Позвольте нам решать. О чем вы подумали?

— Мне показалось, что прямо перед нашим появлением Фредрик и Габриель ссорились. Не то чтобы я что-то слышал, но, когда мы пришли, настрой был слегка подавленный. Мы с Хеленой говорили об этом в машине, по дороге домой.

— Стало быть, вы не имеете представления, из-за чего возникла ссора?

— Ни малейшего. Просто мне так показалось.

Карен вздыхает. Придется еще раз поговорить с Гертруд и с Габриелем.

— Габриель работает здесь, на винокурне, так?

— Совершенно верно. Бутилирование и отгрузка. Но если хотите узнать подробнее, как он справляется, вам надо спросить у Йенса Грота. С тех пор как я отошел от производства, это его епархия. Думаю, он и сегодня здесь, наверно, сидит на складе. У него там контора.

— А какова же ваша роль здесь?

— Я отвечаю за качество, скажем так.

Уильям Трюсте откидывается на спинку кресла и подробно, с увлечением рассказывает: он решает, как хранить те или иные бочки, следит за годами закладки, определяет, что предстоит купажировать, а что нет, и, наконец, решает, пора ли разливать виски по бутылкам и когда именно.

— Кроме того, я занимаюсь маркетингом продукции Гротов на отраслевом уровне. Маркетингом на клиентском уровне и чистой продажей занимаются Бьёрн и Йенс. Бьёрн Грот, — уточняет Трюсте. — Все принадлежит ему и его детям, Йенсу и Мадлен. Это семейная фирма.

— Хорошо, — устало говорит Карен, когда Уильям Трюсте наконец умолкает. — Тогда последний вопрос. Можете рассказать, где вы находились утром в первый день Рождества с половины восьмого до половины девятого?

Проходит несколько секунд, прежде чем до Уильяма Трюсте доходит смысл вопроса.

— Где я находился? Вы серьезно?

— Боюсь, что да. Впрочем, этот вопрос мы будем задавать всем, с кем беседуем. Хотя бы затем, чтобы исключить их из числа подозреваемых. Если все-таки окажется, что смерть Фредрика — результат преступления.

Уильям Трюсте по-прежнему сомневается.

— Что ж, пожалуй, мне повезло. Обычно я бы спал, но как раз тем утром был в Люсвике.

Карен поднимает брови, как бы подавая Трюсте сигнал продолжать.

— Раньше я был не вполне искренен. Одна из причин, побудивших нас с Хеленой вернуться на Ноорё, заключалась в том, что у нашего сына Альвина возникли проблемы с наркотиками. Последние годы в Шотландии мы жили в Глазго, а там этого добра море разливанное. Очень уж далеко дело не зашло, но мы понимали, что необходимо принять экстренные меры. И когда открылась вакансия у Гротов, мы решились.

— Каким же образом это связано с первым днем Рождества?

— Дело в том, что мы обещали Альвину оплатить права и автомобиль, при условии, что он пойдет работать и будет управляться сам. Заставить его учиться оказалось невозможно, по крайней мере сейчас. Он работает в Люсвике, в интернате для стариков. Просто помощником, помогает убирать и проветривать помещения, а если надо, дежурит. В общем, в семь утра в первый день Рождества он должен был явиться на работу, а поскольку автобусы по праздникам не ходят, я обещал подвезти его. Вернее, дать ему под моим присмотром потренироваться в вождении. Спросите у него самого.

— Он должен был приехать к семи, говорите? А чем вы занимались, когда отвезли его?

— Навестил отца. У него альцгеймер, и живет он в интернате, так что я решил заодно проведать его, хотя он даже толком не понимает, какой день на дворе. И если вы не скажете персоналу, могу сообщить, что угостил его глоточком.

Несколько секунд Карен размышляет о печальной судьбе Ивара Трюсте. Внук старого угольного барона, но определенно без его власти и влияния. Островитяне и СМИ резко критиковали его за то, что он не сумел уберечь разработки, кормившие местное население, от неизбежной гибели. Жена бросила его, увезла детей с собой за границу; когда же сын вернулся, Ивар был уже в глубоком маразме и не мог этого осознать.

— Мы, конечно, пытались временами брать отца домой, — продолжает Уильям Трюсте, — но с ним теперь так худо, что от перемены обстановки ему больше вреда, чем пользы. Однако ж он мой отец, вот я и подумал, что на Рождество ему не помешают хвостик селедки и рюмочка спиртного.

— Селедка и водка в семь утра?

Карен тотчас жалеет об этом замечании. В какой мере селедка и рюмочка к завтраку тут по-прежнему в порядке вещей, сказать трудно, но у старших поколений был такой обычай, вспоминает она и прямо воочию видит бутылку водки, стоящую рядом с молочником на столе с завтраком в кухне у тетки.

“Только для взрослых мужчин”, — сказала Ингеборг, хлопнув кузена Финна по радостно протянутой руке.

— Да, старинные традиции насчет завтрака понять трудновато, — улыбается Уильям Трюсте, — но что было, то было, и мне казалось, папе никак не повредит воспоминание о прошлом. Вдобавок к моему приходу он уже несколько часов был на ногах. И когда я ушел, тоже не спал, если хотите знать. Правда, спросить у него, ясное дело, не спросишь, он и меня большей частью уже не узнает.

— Кто-нибудь из персонала вас видел? — вставляет Турстейн Бюле.