Штормовое предупреждение (СИ)

-Сам сможешь?..

Скок – непослушные пальцы ловят верткий, ускользающий металлический черенок ложки. Человек в белом халате не торопит его, терпеливо держа за запястья. Он не считает попыток – пальцы не слушаются, и столовый прибор выскальзывает, своевольничая. И тогда его кормят. Не макают лицом в миску, держа за загривок, пока он разрывается между желанием дышать и желанием наполнить воющий от застарелого голода желудок. А кормят.

«Да у тебя жар». Подушка. Одеяло. Миска с супом. С теплым, неотравленным и даже имеющим какой-то вкус супом. Для него!

Он спал, сколько хотел. Слыша сквозь сон посторонние звуки, вскидывался, готовясь защищаться, но ему так ничего и не сделали. Всегда оказывалось это кто-то идет мимо по своим делам и даже не смотрит в его сторону. Его не будили, едва только удавалось провалиться в забытье, и он, наконец, отоспался. Мир перестал быть похож на картинку, которую искажает глаз камеры наблюдения — с вытянутыми углами, перекошенными предметами, вогнутыми или, наоборот, выпуклыми стенами. Он осознал, что лежит не на полу. Его не сунули обратно в бокс и даже не бросили в углу, а дали спать здесь, где тепло и сухо, и он хотел знать, что все это означает. Хотел, кроме тех моментов, когда приходил медик — длинный, нескладный силуэт — чтобы проверить, как он. Все обострялось до предела, стоило тому замаячить неподалеку. От врачей нельзя ждать ничего хорошего. Сделав тебе добро, они возместят это позже, стократно содрав с тебя взятое поневоле в долг. Вместе со шкурой.

-Как ты сегодня?

-Почему ты ему просто градусник не поставишь?

-Потому что и стекло, и ртуть, да и я понятия не имею, где он валяется.

Длинный силуэт переламывается пополам. Поднять голову. Он всегда закрывал глаза, пытаясь затормозить время. Вот сейчас. Выше переносицы, чуть ощутимо, но дышать становилось трудно. Губами. Один раз, коротко, деловито. Зато по-настоящему. Он все так и не привык к этому.

-Нужно выпить.

На узкой ладони россыпь разноцветных таблеток. Ну уж нет... Он знает, чем это кончится. Как бы они не морочили ему голову, сколько бы ни усыпляли внимание…

-Все в порядке. Пей, это не причинит тебе вреда.

Он смотрит на чужую беззащитную руку. Россыпь капсул на голубоватой резине перчатки. Медику явно не приходило в голову поберечь рабочую конечность. Он и не думал, что его легко укусить, раздробить хрупкие кости челюстями, сделать его пальцы непригодным для дальнейших… Чего дальнейших?..

К боку все так же тесно прилегает свежий бинт. Его каждый раз поражает, что об этом в очередной раз не забыли. Не забыли о самой ране и о том, что бинт надо чистый и саму рану обработать, и еще что-то добавляют в воду, чтобы ему не было больно…

Он все время косится на врача. Мало ли что он держит во второй руке… С виду ничего. Но кто знает.

Ладонь перед его лицом. Он берет капсулы губами, потому что руки его еще не слушаются. Берет, ожидая, когда что-то прилетит ему в шею, обрушится сзади, когда опять — ошейник, электрошок, разряд…

Между ним и врачом только голубоватый латекс. Он не может почувствовать тепла его руки. Ему дают воды, запить капсулы.

-Видишь, все хорошо.

Рука в голубоватой резиновой перчатке протягивается к нему.

Он знал! Он так и знал!

Голову втянуть в плечи, как черепаха, приникнуть к поверхности койки, чтобы не достали живот, не выпускать из поля зрения!.. Медик заносит руку неторопливо, видимо, не планируя первый удар сильным, или, может, хочет обмануть его восприятие… Не на того напал!

Из зоны поражения не уйти, позади стена, да и сил у него еще маловато, но он хотя бы готов. Сжаться, не дать удару достать до действительно болезненного места, а может, ему даже хватит сил дать сдачи…

Чужая ладонь ложится ему на голову. И гладит. Ерошит волосы. Отросшие, свалявшиеся, не особо усердствуя. И почти сразу исчезает.

Он сидит все в той же позе, забыв закрыть рот. Поднимает взгляд. Медик уже отвернулся и занят чем-то другим, подставив легкомысленно беззащитную худую спину.

Для него все как-то скомкалось в тот момент. Он и так-то знал, что голова варит странно, но сейчас ощутил это во всей красе. На все стало плевать. Кто это, что они хотят, что они делают и что только еще собираются, и зачем он им понадобился. Все стало безразличным. Он прислонился спиной к стене и не сводил с врача взгляда. Много времени. Много часов. Тот работал, записывал, читал, опять работал — и все это время стена холодила лопатки. Пока человек в белом халате не обернулся проверить, как там пациент.

-Что это ты? – удивился он. – Лечь трудно? Помочь?

Он бы хотел покачать головой, но не мог. Еще — до сих пор — ощущал касание чужой руки. Боялся его спугнуть.

Время смялось, как лист бумаги. Он не знал ни «сейчас», ни «потом» и просто ждал.