Он завыл. Иголка проходила все глубже, увеличивая и без того достаточное количество боли, будто и без того было мало…
Счастье этого бельмастого, что он не держит руки возле лица своей жертвы, не то остался бы без пальца.
Металлический звон инструментов – стальных, в стальном судке – донесся вдруг откуда-то издалека, как будто из другого мира, по ту сторону реальности.
Может, он умер, наконец? Все это закончилось, он теперь свободен? Может, он даже сможет свернуться и лечь удобно? Или… Невероятно, конечно, но вдруг? – или даже пойти туда, куда он сам захочет?
Но едкий запах больницы не отпускал его. Держал, как якорный канат, не давая от себя избавиться, закрыть глаза и уплыть.
Он слышал писк приборов и голоса откуда-то со стороны:
-Он под общей анестезией?
-Если бы. У него бешеный метаболизм. Ему просто не больно, но он слышит.
Во рту странный привкус. Голова кружится, и пять глаз лампы кажутся каким-то ущербным соцветием. Или созвездием – он их много повидал на своем веку, все однообразные. Эти звезды на небесах всегда держались своих однажды выбранных и никогда уже не меняющихся мест. И они всегда предрекали ему одну и ту же судьбу.
Он закрыл глаза и увидел – или ему показалось, что он увидел – нескончаемые прозрачные фигуры, ловящие боками свет. Они наплывали одна на другую, вытесняя то вперед, то наоборот, зажимая сзади товарок, надувались или моментально опадали и блестели, словно мокрые. Тянули шейки вверх, как цветы. Сколько он уже не видел цветов?..
А потом что-то встало в его голове на место, и он понял, что все это время его немигающий взгляд был устремлен на полку, заставленную склянками с лекарствами. Он лежал на боку. На боку! Это было почти нереально. Он попытался сжать и разжать руку – та слушалась, и он нащупал пальцами край тонкого одеяла. Кто-то укрыл его. Здесь, в подвале, было прохладно, и на него положили этот кусок тряпки, чтобы не дать добраться холоду. Невообразимо. Он оперся на локоть и понял, что сесть может, но и не может тоже. Может – потому что его тело свободно, а не может из-за слабости. Торс перетягивала тугая повязка. Бинт. Чистый. Новый. Из упаковки – он чуял запах до сих пор, несмотря на пропитавшие его кровь и лекарства. Желая убедиться в правильности своих наблюдений, он чуть сменил точку опоры, высвобождая одну руку и прикасаясь к перевязке. Недавняя.
И ему не больно. Этого он никак не мог осознать. Это было невозможно, потому что есть такие понятия, как причина и всегда следующее за ним следствие. Уроненный предмет всегда упадет наземь, солнце, взойдя, опустится за горизонт, и так далее. И если он был на операционном столе, то ему должно быть больно. А ему не было. Он не чувствовал ни тех мест, где в нем побывал ланцет, ни тех, где игла, и даже не ощущал застрявших свинцовых кусков внутри.
Мелькнула смутная догадка – он под чем-то и не ощущает боли. Он тут же укусил себя за руку, чтобы проверить это. Боль была. Самая настоящая, ее бы он узнал всегда.
Повернуться бы… Посмотреть, что у него за спиной. Но это тяжело, надо приподняться, а сил для этого нет, и мешает повязка. Поначалу подумалось – может, он привязан к столу? Но нет, ничуть не бывало. Стол сам по себе, а он – сам по себе.
Загадка была необъяснима.
Потом он услышал, как открылась и закрылась дверь, в помещение ворвался посторонний, не больничный запах, и он не сразу понял, что это такое. Забыл, как пахнет еда.
-Ты проснулся, – услышал он голос со стороны. Это был не вопрос, а констатация. Он сморгнул. Сам он не был уверен, что проснулся. Было похоже на то, что он все еще спит.
-Покажись-ка, – его взяли за подбородок, и он рефлекторно зарычал, отстраняясь. Чужая рука, холодная, незнакомая, выпустила его от неожиданности, но тут же попробовала еще раз.
-Покажись, покажись, я не сделаю тебе ничего плохого.
Он так удивился, что пропустил момент и позволил обладателю руки повернуть его лицом к свету.
-Что-то ты мне не нравишься, – хмыкнул этот человек. А он вдруг осознал, что видит перед собой. Белый халат, вот что. Человека, в белом халате. Медика. Опасность. А на рывок нет никаких сил. Чем-то накачали, тут и сомневаться не приходилось, недаром он чувствует себя таким вареным...
-Похоже, у тебя жар, – отметил человек в белом халате. Наклонился – для этого ему пришлось согнуться едва ли не пополам – и попробовал его лоб губами.
Он лежал потом всю ночь – час за часом, глядя в темноту и ничего перед собой не видя. Ему хотелось потрогать это место, там, на лбу, и он боялся смазать ощущение. У него раньше никогда не было ничего подобного. Он подумал, что это уловка, чтобы он ослабил внимание, поддался – и вместе с этим спорил с собой и доказывал, что нет.
Разве такое может быть уловкой? Разве он не знает, какие уловки бывают? Разве не вся его жизнь пересыпана ими? И это, сегодняшнее событие, совершенно не похоже на них.