Рико понял, что все для его товарища запуталось в неразрешимый гордиев узел. Что тот, никогда не понимавший человеческих отношений достаточно глубоко и полно, заблудился и не знает, какой шаг будет правильным. Что для него здравое суждение в тот период, когда каждый день он видит Дорис, и это растравляет старые раны, практически невозможно. Мало что соображая от этой… дисфории, нашел нужное слово лейтенант. Назовем это состояние дисфорией. Так вот, мало будучи пригодным для рассуждений в состоянии дисфории, он может совершить глупость, только бы прекратить это осточертевшее тягостное существование. И Рико прав. Он сам сейчас не знает, чего хочет. И здесь он именно для того, чтобы это понять. Здесь, где нет никого и ничего – даже, прости Господи, штанов, в которых можно было бы хотя бы выйти наружу. Ковальски вспомнил их отбытие из дома. Как Рико настоял, чтобы он написал записку, а после как напоил его кофе. И он сам, сам собственными своими руками вымыл чашку, и теперь никакая экспертиза не найдет там следов снотворного, которое Рико щедрой рукой всыпал для сослуживца. И та записка свою роль сыграет непременно – Шкипер не хватится их, пока они не подадут сигнал тревоги, а они ведь не подадут. Элементарно нечем, да и не как.
Рико внимательно наблюдал за выражением его лица, стараясь отследить ход чужих мыслей. Его улыбка погасла, и он снова сделался серьезен и вполне был готов к тому, что лейтенант возмутится, потребует к ответу, призовет к порядку, а может и заедет в челюсть. Это вполне согласовывалось с представлениями подрывника о том, как ведут себя люди, выдернутые из привычной среды и приволоченные помимо собственной воли в дикие пампасы.
Ковальски растянулся на боку — правом, том, что был поздоровее – глядя на огонь. Он уже оклемался, сориентировался и пришел к первоначальным выводам. Трепыхаться и шуметь тут – бессмысленно. Более бессмысленно только пытаться сбежать. За бортом минусовая температура, пусть и не большая, но ходить там без одежды и босиком идея не из лучших. Да и вопрос – зачем? Кто его там ждет, в доме-то…
====== Часть 21 ======
Ковальски уложил под голову руку и поворочался, устраиваясь. Ощущение, на котором он поймал себя, было странным и неожиданно ему приятным. Он здесь, потому что Рико подумал о нем. Не отмахнулся, посчитав, что все это его не касается. Вполне осознает, что может получить за подобное самоуправство на орехи, и все равно сделал то, что сделал. Потому что хотел помочь. И еще потому, что знает, как трудно бывает у Ковальски с выбором. Что тот способен предложить несколько вариантов решения проблемы, но упаси Бог ему придется выбирать какой-то из них самостоятельно….
Время текло странно. Он давно отвык от того, что можно лежать и ничего не делать – просто глядеть на что-то и не беспокоиться о делах. Не отвечать ни за какое из них. Не думать даже о том, почему он оказался тут. Просто освободить голову и наблюдать за бесконечными метаморфозами пламени. Для их отряда такой шанс выпадал нечасто, жизнь не слишком заботилась о том, чтобы они успели восстановиться после очередной встряски. Но если часы досуга им все же доставались, они просто сидели на солнышке. Называли это «солнечными ваннами», и, если не присматриваться, не знать о них многого, было и правда похоже, что они просто бьют баклуши и получают ровный загар. А если знать, то становилось ясно, и в чем подоплека.
Загорать – суть, сидеть смирно и никуда не бежать, ничего не делать, находиться в состоянии покоя. Растянуться хоть прямиком на травке, закрыть глаза и все послать к черту. Совершенно обоснованный и никого не удивляющий повод бездельничать. Один из немногих доступных им видов расслабления, не связанный с выпивкой. После их чертовых миссий никому ничего уже не хотелось. Ни кино, ни карт, ни волейбола, ни диско. Хотелось лечь и не шевелиться – и больше ничего. Эти безобидные развлечения хороши для всех, кроме них – потому что развлечение должно быть равносильно работе, и если вкалываешь на заводе или в офисе, то сходить в кино бывает приятно. А если твоя жизнь зависит от количества патронов в подсумках, то ты не можешь отпустить себя. Нигде, никогда не можешь. Разве что опрокинуть полстакана виски, а после чувствовать, что все в мире постепенно наливается для тебя тупостью и безразличием – даже собственная боль.
У них не получалось иногда жить, как все живут – они все это перепробовали, все эти карты и волейбол, и толку никогда не было. В любой момент времени ты все равно помнишь, кто ты и где находишься, и все равно должен шевелить мозгами, принимать решения, жить, наконец.
Именно поэтому лежать на солнышке было приятно. Лежать, расслабив будто пережженные напряжением мышцы, греться, закрывать глаза, задремывать и снова сознавать происходящие, словно качаясь на волнах тепла и безопасности…