После африканской жары никак не могли акклиматизироваться, выкручивали кондиционную систему номера на максимум, уводя в обогрев. «У нас тут тепло, как в Калифорнии!» – смеялся Шкипер, стараясь не стучать от озноба зубами, в то время как за окном жители и гости славного города Монте-Карло расхаживали в шортах. Он так и не запомнил вычурного, броского, из нескольких слов, названия их караван-сарая. «Домой, в нашу отельную Калифорнию!» – говорил он по окончании дел. Ночью кто-то пришел петь под окнами серенаду, а после улепетывал, бросив инструмент на клумбе – к тому, чтобы его ругали, этот романтик привык, но к тому, чтобы от него отстреливались – вряд ли. Утром Прапор принес банджо, к завтраку они все воспевали свой «отель «Калифорнию», считая это чертовски остроумной шуткой.
Монте-Карло – город контрастов. За окном вечереет, сиреневое покрывало кисейных сумерек медленно ложится на пышущий жаром город. Шум машин и отдаленная музыка доносятся, будто из параллельного мира. Небо розовое. Улицы застилают лепестки опавших азалий. В голове гул, словно от прибоя, хотя Ковальски и знает что до моря отсюда порядочно.
Он один в огромном номере, где они бросили якорь. Он трое суток провел за монитором на кофе и энергетиках, шарясь по сети местного казино, и вот, расплачивается за это слабостью и головной болью. Нет, не так – Головной Болью. Подушка казалась ледяной, кровать качало, словно на волнах. Он все опасался, что его стошнит, и для этого надо было бы хотя бы доползти до ее края и свеситься, но до него, этого края, было далеко… Он прежде только в книгах встречал упоминание о такой мебели. Что-то в духе «постель, на которой могли выспаться не только полдюжины рыцарей, но и их кони». Думал – гипербола, прибавленная для красного словца. Пока не попал сюда. На этом огромном… кхм… предмете обстановки, засланном атласным бельем цвета слоновой кости, с алым балдахином, резными подпорками, высоченной спинкой, за которой можно укрываться от обстрела пару минут, они действительно могли спать все вместе и не толкаться локтями. Хотя это было голое теоретизирование – спали посменно. Паранойя Шкипера – особа слишком несговорчивая и склочная, чтобы допускать такое проявление слабоволия, как коллективный сон и никаких вахт.
Ковальски закрыл глаза, и ему стало еще хуже. Метрах в десяти от него щебетал плоский плазменный экран с приглушенным до минимума звуком. Пульт от этого монстра валялся неподалеку – Ковальски наивно понадеялся, что телевизор сможет как-то отвлечь от его текущего состояния. Но и выключить его рука не поднималась – все же, пока он работает, можно списать состояние на его отвратное влияние.
Его знобило. Он знал, что летние сумерки теплы, как кашемир, и так же мягки, знал, что в воздухе пахнет цветами, знал, что у него жар – и все равно кутался в тонкое летнее одеяло.
Спать он уже не мог, встать – мог, но не хотел. Треклятые системы защиты. Ему было интересно ковыряться в них, тут ничего не скажешь, и он не отвлекался на всякую ерунду вроде отдыха и еды, а когда спохватился, было уже поздно. Ему давно не восемнадцать, пора бы знать свою норму…
За спиной послышались приглушенные толстым паласом шаги. Зашуршал атлас, потом чуть прогнулся матрас. На Ковальски упала чья-то тень, и ему попробовали лоб. Он узнал Рико – по запаху, по манере держаться, и еще по сотне маленьких, не заметных прочим признаков. Рико что-то выманило из подземного гаража-парковки, где они сняли бокс для своего внедорожника – «боевой рекреационной машины», – как ее нежно поименовал Шкипер – и привело сюда. Вряд ли он что-то забыл. Вероятнее – пришел проведать болящего, дать ему таблеток или покормить, хотя с этим всем лейтенант бы и сам справился.
Рико тяжело опустился на постель всем весом, поправил чужую подушку, приноровился и облапил товарища, как будто поглощая его знобливый тремор. Ковальски было думал заворочаться, но голова отозвалась новым всплеском боли, и он оставил трепыхаться. Тепло чужого тела успокаивало. Он почувствовал, что начинает согреваться. На плоском экране в шестьдесят четыре дюйма по диагонали привлекательная девушка с замысловатой укладкой резала фрукты и что-то говорила, не прекращая улыбаться. Ее зубы так и сверкали на смуглом гладком лице. Ковальски снова прикрыл ненадолго глаза. Если Рико никуда не уйдет, можно попробовать все же заснуть, может, это удалось бы теперь.
Он смутно запомнил ощущение полета во сне, надежду – или даже некую просьбу высшим силам – избавить его от полетов. Не ладилось у Ковальски с полетами. Силы не вняли.
Когда пришлось рвать когти, их верный боевой монстр все же рухнул за чертой города – и теперь уже навсегда. Ковальски помнил, что испытал мимолетное разочарование, – он довольно долго возился с этим неуклюжим летуном, и было обидно его лишиться. Но он забыл об этом переживании, едва нашел взглядом Шкипера.