-Пьянка во имя общего блага, – сардонически растянула губы в едкой улыбке Ева. – Судя по тому, как лихо ты мне тут сейчас завинтил сложноподчиненное предложение и не запутался в грамматике, ты там не очень усугубил?
-Я, конечно, понимаю, что про твою нацию и алкоголь шутки никогда не иссякнут, – вздохнул лейтенант. – Но по эту сторону океана всего лишь Штаты. Здесь могут просветить по части смесей из джина, коктейля, сангари, тминной водки, херес-коблера и прочих редких напитков.
- Мне на тебя смотреть больно. И это не потому, что мне тебя жалко, Адам!
-А почему? – притормозил он.
-Ты думаешь, ты хороший парень?
-В смысле?
-Ты меня понял. Есть «плохие парни» – такие крутые ребята, которых любят девчонки. Из тех, которые в кожаных куртках и темных очках рассекают на байках по чужим газонам. А есть хорошие парни. И ты всегда думал, что ты – из их числа, не так ли? Ты не станешь обижать свою девушку, не станешь кадрить другую, если у тебя уже есть одна, не станешь ограничивать ее в том, что она любит и чем занималась всегда… И где-то внутри себя ты считаешь, что этого должно быть достаточно, чтобы девушка тебя любила, а то, что этого не происходит, полагаешь несправедливым.
-Наверное. Я говорю «наверное» не потому, что мне не хочется признавать твою правоту, а потому что я не знаю. Не то чтобы никогда не думал об этом, но к однозначным выводам так и не пришел.
-Чтобы у тебя не было сомнений, позволь, я скажу тебе, Адам: ты невыносим. И я говорю это, как человек, который хорошо к тебе относится. Тебя нельзя трогать, если ты работаешь, а работаешь ты практически постоянно. Все прочие сферы жизни подчинены твоей работе. Ты с чистой совестью наплюешь на чужие планы, принципы, просьбы, если тебе представиться перспектива нового открытия. Ничего и никто для тебя не будет стоять на первом месте, вытеснив твою работу. Никогда. Ты безусловно производишь обманчивое впечатление человека, которого легко подавить своей волей и заставить делать то, что нужно агрессору – для этого достаточно вести себя более уверенно, чем ты. Но стоит с тобой пообщаться подольше и понимаешь, в чем разница. Ты сам уверен только в сто раз проверенных константах – а так и вообще ни в чем, наука никогда ведь не дает стопроцентной гарантии. Когда кто-то говорит с высокой уверенностью, ты поневоле воспринимаешь эти данные как константу и не сразу распознаешь подлог. Но когда распознаешь, расплата наступает немедленно. Ты раскатаешь их в блин – и ничего внутри не дрогнет. Сравняешь с землей все их устои, все, над чем они работали. Ну и наконец. Если опять же тронуть то, что ты считаешь своей работой – ты не оставишь камня на камне. Ты перешагнешь через всех и всех принесешь в жертву своей цели. Ты ведь именно так поступил, когда ушел из дома, не так ли, Адам?
Ковальски молча кивнул.
-Дело не в том, что тебя там не любили. И не в том, что не верили в тебя. Ты просто хотел делать то, что ты сам считал нужным, и никакие уговоры тебя не остановили. Твоя семья не приняла этого, и это послужило причиной разрыва.
Ковальски кивнул снова.