Штрафной удар сердца

– Не уверена, – возразила Агата. – Я не пойму, почему Романов был в бассейне раздетым, и эта деталь никак не вяжется со всем остальным.

Тогда

Зрители, из тех, кто разбирается, в бешенстве. С трибун летит оглушительный свист из каждого уголка, и даже те, кто в хоккее разбирается не ахти, понимают: произошло нечто неправильное. Голос арбитра из динамиков невозмутимо комментирует произошедшее, хотя, кажется, человек за микрофоном и сам готов взорваться от нетерпения и возмущения. В такие минуты сохранять спокойствие нелегко всем. Таня и ее отец сидят на центральной трибуне. Олег Еремин возбужденно подпрыгивает на месте. Таня морщится. Впервые за несколько месяцев такая динамичная игра не приносит ей ни капли удовольствия.

«Стальные волки» играют с питерским «Снарядом», и после серии провальных схваток нынешняя игра перерастает в ожесточенное противостояние. «Волки» явно лидируют, и уже на последней минуте Дмитрий Сомов выигрывает вбрасывание в зоне «Снаряда», пасует Романову, а тот совершает бросок по воротам. Шайба, как пуля, пересекает линию ворот на отметке 59:59, хотя счет времени идет уже на доли секунды. Главный арбитр показывает: гол «Стальных волков» засчитан, но спустя мгновение лайнсмен, оказавшийся в круге вбрасывания, поднимает руку и тянется к свистку.

– Что ему еще надо? – возмущается отец. – Тань, нет, ну ты глянь, ну ведь чисто же было!

– Угу, – бурчит Таня, сгибается пополам и прижимает руку к животу, точно внутри все режет. На сегодняшнюю игру она собиралась очень долго, но перед самым выходом кое-что случилось, и ей было не до игры, да и вообще ни до чего. Зрители беснуются, отец тоже подпрыгивает, оглушительно свистит и орет:

– Судью на мыло! – после чего оборачивается к дочери с мальчишеской улыбкой, что делает его восхитительно молодым. И в любой другой день Таня бы поддержала отца и порадовалась его эмоциям, ведь в последнее время он жутко уставал, был раздраженным и злым. В качестве выхода Таня придумала хобби: ходить по выставкам, спектаклям, соревнованиям. Выставки и спектакли отец отверг с истинным отвращением, а вот идея ходить на хоккей ему неожиданно понравилась. И вот уже целый сезон они стараются не пропускать ни одной игры.

Причиной, по которой гол не засчитали, оказался физический контакт игроков: они зацепились клюшками, к тому же Сомов заехал ногой в круг в момент вброса шайбы. Спорный момент выводят на экраны, но публике все равно. Шайба влетела в ворота, и половина болельщиков ревет, требуя, чтобы ее засчитали. Другая половина требует обратного. Нарушение тем не менее зафиксировали и потому гол отменяют. Внизу, в первых рядах, болельщики переходят от ругани к рукоприкладству. Отец вытягивает шею, чтобы не пропустить ничего интересного. Собственно, все ходят на хоккей большей частью в надежде, что кто-то подерется, хоккеисты или зрители, это обязательная часть программы, без которой и матч – не матч.

Украдкой, пока отец не видит, Таня вытаскивает из кармана болеутоляющее, раскусывает горькую таблетку и, морщась, глотает. Подумав, она отправляет в рот еще одну, радуясь, что плохое освещение не позволит отцу разглядеть ее бледность. Следовало остаться дома, в конце концов, он прекрасно бы и один сходил, но мама на дежурстве, а валяться в постели одной и предаваться мрачным мыслям Тане не хочется. Ей надо с кем-нибудь поговорить, но смелости не хватает признаться в том, что она сделала. Осознание совершенного заставляет Таню чувствовать себя убийцей.

Им приходится ждать, пока в гардеробе отдадут куртки, потом так же невыносимо долго стоять в пробке на пути домой. Отец возбужденно пересказывает моменты матча, слишком довольный, чтобы заметить угрюмое молчание дочери. Дома Таня торопливо занимает ванную, раздевается и смотрит на себя в зеркало, прикоснувшись кончиками пальцев к ноющему животу. Ей мерещится взгляд врача, осуждающий и в то же время равнодушный. Но содеянного не вернешь.

Наутро ей становится гораздо легче. Забросив в себя еще пару болеутоляющих таблеток, она едет на тренировку и откатывает программу, разве что отказывается от самых сложных прыжков, тут же получив нагоняй от Торадзе, которая требовательно машет ей, приказывая подкатиться к бортику.

– Дорогая моя, сейчас не время осторожничать! – недовольно говорит Торадзе. – Что ты катаешься, будто хрустальная?

– Простите, – сконфуженно извиняется Таня. – Я плохо себя чувствую. Ночь почти не спала.

Это глупо. Торадзе не признает таких отговорок, и, уже выпалив это, Таня понимает, что сейчас ей выскажут еще больше, и не ошибается.

– Детка, перед отбором надо забыть о всех своих болячках, собраться и выдать требуемый максимум, и не важно, что у тебя животик болит или головка. Ноги-руки в порядке? Иди и катайся. И сделай мне этот чертов ритбергер! А не можешь или боишься – на кухню, пельмени лепить, детей рожать.

– Извините, – шепчет Таня.

Торадзе кривится:

– Мне твои извинения не нужны. Я сказала: иди и сделай. Просто сделай.