Таня отлипает от бортика, отталкивается ото льда коньками, пролетает на приличной скорости круг и делает тот самый чертов ритбергер, после чего, недокрутив его, предсказуемо падает, кувыркаясь, как пластмассовая кукла. Мимо пролетает Серебрякова и бросает на нее презрительный взгляд. Раньше такие взгляды от Алисы казались обидными: когда они были моложе, то дружили, но Серебрякова быстро поднялась и перестала обращать на нее внимание. Да и в целом, кажется, подруги ей были не нужны, в отличие от Тани Ереминой, что остро нуждалась в человеческом тепле и сочувствии, недоступном в жестоком мире спорта. Таня поднимается, сгибается пополам и медленно катится к бортику. Торадзе глядит на нее и с отвращением всплескивает руками.
– Мешок с говном, – констатирует она.
В раздевалке, торопливо сбрасывая форму в сумку, Таня радуется, что тренировки Алекс и Елены разнесены по времени во второй половине дня, и ей не придется с ними сталкиваться. Сегодня ей необходимо отправиться по своим делам, и желательно, чтобы ее никто не видел. Но планы меняются перед самым домом. Из окна такси она видит знакомую фигуру у бара «Победа» и торопливо просит водителя остановиться. Неуклюже вытащив огромную сумку из багажника, Таня перебегает через дорогу, едва не попав под автобус, который возмущенно гудит, но она не обращает внимания.
– Антошка! – зовет Таня.
Антон Романов не один, он в компании казахстанского хоккеиста. Она как-то даже была ему представлена, только имя забыла, кажется, Омар, как морское членистоногое. Антон улыбается, будто и правда рад ее видеть.
– Танюха, как оно? – весело говорит он и целует ее в щеку, после чего озабоченно добавляет: – Вы же знакомы, да?
– Да, – говорит Таня. Омар, или как его там, ей мешает. Она вдруг осознает, что не почувствовала прежнего тепла от прикосновения Антона, хотя еще недели две назад каждое его касание вызывало у нее сладкую негу. Внутри, в самом низу живота на миг шевельнулся ледяной клубочек, послав стрекательные щупальца по всей нервной системе. Таня содрогается, как от ожога, но этого никто не видит.
– Ты с тренировки? – спросил он. – Мы пивасика хотели тяпнуть и поговорить, десятого я уже в заявке на матч, – беззаботно произносит Антон. – Посидишь с нами?
– Я… Нет, мне надо тебе кое-что сказать, – отнекивается Таня. Омар, или как его там, понимающе кивает и говорит:
– Я пока столик займу.
Казахстанец заходит внутрь, а Таня переминается с ноги на ногу, не зная, как начать этот кошмарный разговор и стоит ли вообще. Антон улыбается, но уже с нетерпением оглядывается на дверь.
– Я хотела сказать тебе, что решила нашу проблему, – говорит она. Улыбка на лице Антона из милой превращается в недоумевающую. Таня с ужасом осознает, что он не понимает, о чем она говорит, или старательно делает вид.
– Что? – говорит Антон. – Ты о чем?
– Я избавилась от ребенка, – признается она.
Антон выглядит оглушенным, а Таня в ужасе осознает: он уже забыл ее недавнее признание, и нежданная беременность после всего одного вечера, когда она попрощалась с девственностью, – ее проблема и только ее.
Для Антона она всегда была малышкой, наверное, еще с тех времен, когда совсем девочкой впервые встретила его на ледовой арене. Ему уже исполнилось восемнадцать, ей едва минуло четырнадцать. В то счастливое время она и Алиса Серебрякова были лучшими подружками, шушукались и хихикали, проходя мимо красавцев-фигуристов или рослых плечистых хоккеистов, когда у них стыковались тренировки. Освобождая лед друг для друга, они то и дело переглядываются и строят глазки, хотя дальше этого не заходит. Для хоккеистов эти юные фигуристки – еще дети, которых уже можно поддразнивать, но ни-ни зайти дальше. Робкой и застенчивой Тане не потребуется много времени, чтобы влюбиться. Она даже признается подружке в своих чувствах, но Алиса лишь посмеется и благополучно забудет о признании, чтобы через четыре года втюриться самой в того же самого Романова, красивого, веселого и такого внимательного. А когда влюбится, превратится в законченную суку. Еще год назад, когда Таня уже сблизится с Алекс и Еленой, Алиса будет иногда снисходить до бывшей подружки, но потом и эта призрачная нить оборвется.