Штурм Бахмута, позывной «Констебль»

Я слушал его голос, смотрел на деревья в Сокольническом парке и боялся, что сейчас я открою глаза и пойму, что я заснул в подвале своей располаги в Бахмуте. Представив это, я вспомнил, что в Бахмуте мне иногда казалось, что я сейчас открою глаза и окажусь в своей постели в Москве и пойму, что все это мне просто приснилось.

На следующий день приехал Саня, которому наш общий друг Гарик помог получить пропуск. Мы давно с Саней знали друг друга и даже вместе работали в одном проекте психологами. Саня был родом из Мариуполя и для него, как и для меня, эта война была гражданской. Его семья после штурма разделилась на две части, но он поддерживал отношения и с теми, кто уехал в Европу, и с теми, кто остался тут. Сане я доверял больше, потому что знал, что он, как психолог, может переварить чужую боль, и она его не разрушит, и за час общения вывалил ему много тяжелых подробностей, которые он с интересом слушал. Я решил показать ему коллекцию своих осколков, которые вытащили из меня за первые два ранения.

— Такая маленькая пиздюлина? — удивился он, разглядывая осколок, который прилетел мне в голову. — Тут и сантиметра нет.

— А ты думал, что осколки — это куски железа с кулак величиной? Таким человека пополам перережет. Ну, как я? — спросил я его, чтобы понять, как я выгляжу.

— Ну, как тебе сказать, чтобы не обидеть… Постарел лет на двадцать, похудел килограмм на двадцать. В общем, выглядишь как мумия Рамзеса второго.

— Не очень, в общем?

— Посттравматический синдром есть? — задал мне Саня вопрос в лоб.

— Не знаю… Наверное, есть.

— Не сильно похоже, судя по тому, что ты мне тут рассказывал. У ПТСР есть три основных симптома. Сны о войне сильно пугающие есть?

— Да вроде нет. Сняться, конечно, пацаны погибшие, но так, чтобы я прямо просыпался в поту, такого нет.

— Хорошо. Нежелание говорить о войне и том, что там с тобой происходило есть?

— Тоже нет. Ты же видишь. Я наоборот бы выговорился.

— Повышенное психическое возбуждение?

— Чуть-чуть. Может, агрессивность повышенная.

— Тогда диагноз такой: ПТСР отсутствует, но необходимо тщательное наблюдение за своим состоянием. И выговариваться тебе нужно.

Мы ходили по дорожкам вокруг корпуса, и я продолжал рассказывать о тяжелых моментах, а Саня молча продолжал слушать и задавать точные наводящие вопросы, как он это делал на терапевтических сессиях. Было видно, что та жесть, которую я выливаю на него, его не пугает и не отталкивает. Сане всегда были интересны способности выживания человека в экстремальной среде.

— Книгу тебе нужно писать, — сказал и внимательно посмотрел на меня Саня. — Уникальный опыт.

— Книгу?! — опешил и растерялся я. — Ну, хер его знает…

— Я вырос на книгах и фильмах о войне. Книг и фильмов было много, но единицы из них можно назвать правдивыми и хорошими. А тут уникальное стечение обстоятельств: «Вагнер», заключенные, ты психолог. Это же просто невероятное везение. Говорю тебе как человек, учившийся в Литературном институте: «Не писать эту книгу — преступление!». Ты выжил и просто обязан рассказать людям о ребятах. О себе. И о том, что вы сделали.

— А что мы такого сделали? Это были наш долг и наша работа!

— В общем, подумай… Если согласишься, я тебе помогу!

После него посетителей стало больше. Весть о том, что я вернулся, быстро разлетелась по всем благодаря тому, что пацаны делились этой новостью с моими знакомыми, а Саня выставил в соцсети нашу совместную фотографию.

С утра в палату забежал взбудораженный главный врач.

— Константин, к тебе сегодня из Государственной Думы от фракции КПРФ посетители будут!

— Точно ко мне?

Главврач активно закивал головой.

— Точно. Если что, какие-то есть нарекания или пожелания, ты говори…

— Да вроде все в порядке?.. Пацаны, пожелания есть?

— Туалетную бумагу бы…

— Сделаем! — тут же отреагировал главный врач.

Главный врач ушел по своим делам, а пацаны стали вопросительно смотреть на меня.

— Я, честно, не в курсе.

После обеда приехали Дима и Алина, которые работали с депутатами и устроили себе пропуски от коммунистов. Алина, увидев меня, сразу же стала одновременно плакать и радоваться как ребенок, что я остался живым. Послушав их, я понял, что тут существовало четкое поверье, что из «Вагнера» возвращается один из десяти. Я стал убеждать их, что слухи о нашей смерти сильно преувеличены. После приехали Слава и Рома. Получить пропуск им не удалось, и нам пришлось общаться через сетку забора. Я переживал, что я сильно стрессану, узнав о том, что все мои бизнесы исчезли. Но все оказалось лучше, чем я думал. Я стал узнавать у ребят, как там продвигаются дела, и, к своему удивлению, понял, что у нас даже есть прибыль. Я принимал по десятку звонков в день от моих земляков с Дальнего Востока и от тех, с кем дружил в Москве, Калининграде, Сочи и других городах. Всем было радостно слышать меня, а мне было грустно от постоянного диалога внутри меня между «воякой» и «гражданским». Мне казалось, что я выжил случайно, по чьей-то ошибке в небесной канцелярии.

— Куча пацанов погибло, а я выжил. Почему так?