ShturmBahmuta_2024

Это уже была не первая история, в которой простые ребята не сомневались, что хотят воевать. Они были гражданами своей страны и для них совсем не стоял вопрос о том, нужно ли воевать. Они знали, что гражданам страны нужно воевать, отстаивая ее интересы.

Я думаю, то же самое происходило в Украине. За тридцать лет, которые прошли с развала СССР, выросло поколение, которое ассоциировало себя не с СССР и его историей, а с теми годами, когда Украина жила как отдельное государство. В 1991 году, когда она обрела независимость, многим было не так много лет, чтобы вспоминать об СССР как о своей Родине. Они не смотрели советские фильмы и не читали советские книги. Их мировоззрение формировалось совершенно в других условиях. В отличии от «Пегаса» с его «психологическим портретом».

- Я ни секунды не сомневался в своем выборе. Нам пообещали, что мы перед отправкой сможем позвонить родным, но все происходило так быстро, что я не успевал следить за событиями. В итоге нас за один день собрали, переодели, и в этот же день отвезли в тренировочный лагерь.

- И как тебе там было? В лагере тренировочном.

- Мне все нравилось. Такое странное чувство: и интересно, и страшно одновременно. Поэтому я не знаю... Я всегда хотел, чтобы мной гордились. Хотел уважать себя как мужчину. А каждый мужчина в нашей стране должен защищать свою Родину и своих родных. Я, перед тем как поехать уже на войну, позвонил бабушке. Она единственная, кто знала, что я еду. И она говорит: «Я тебя, конечно, понимаю, но я конечно против». И я ей ответил: «Если не будет таких отважных дураков, как я, то кто будет защищать всех отважных дураков?». Блин... Ну ты понял? Короче, кто будет защищать Родину?

- Ты, значит, патриот?

Он кивнул мне с серьезным видом

- А «Пегасом» как стал?

- Ну как... Нас сначала привезли в первый тренировочный лагерь, и мы там пробыли два дня. Там отрабатывали стойки и так далее... Спали по два часа. В общем нас там серьезно гоняли. А когда привезли во второй тренировочный лагерь, то отобрали тридцать человек и стали тренировать отдельно. В итоге у нас там были все специальности. Я должен был стать сапером.

Когда «Пегас» рассказывал свою историю, он как будто погружался в транс и напоминал слепого Гомера, нараспев пересказывающего «Илиаду».

- Но как-то так вышло... Я стал проявлять сильный интерес к БПЛА, и наконец подошел к инструктору и стал заниматься. И у меня с первого раза все стало отлично получаться. В итоге я был запасным БПЛАшником, но, когда мы приехали на третий полигон, я стал основным. Я стал ходить и обучать ребят. В общем инструктор все передал мне, и стал командиром группы разведки.

- «Серебруха»?

- Ага... Он постоянно куда-то уходил, а я получал «Мавик» и шел обучать ребят. Хотя я сам особо ничего не умел. Всему учился в процессе.

- Мда... «Серебруха» вообще странно себя вел. Профессиональный вертолетчик... Зачем-то поперся в «Вагнер»?

- Может, он просто тупой? - между делом выдвинул гипотезу «Пегас». - Я тоже не понял, зачем отдавать мне то, что ты умеешь лучше, и идти в штурмовики, чтобы погибнуть за час? А, может, тщеславие... Героем хотел стать. Ордена, медали...

- А корректировке он тебя учил?

- Сам додумался. Знаешь, там примерно прикидывал, что и как. А потом мы все дружно поехали сюда. В первом же бою он погиб... Ну ты знаешь. И вот я стал основным оператором.

- Ясно. Значит, благодаря желанию и стечению обстоятельств ты из сапера превратился в оператора дрона.

«Пегас» кивнул.

В этот момент вдалеке я услышал «выход» и интуитивно понял, что прилетит недалеко отсюда. Это было удивительно, как на войне обострились интуиция и инстинкты. В голове как будто открылся третий глаз и я, часто даже не понимая как, по едва уловимым особенностям звука мины или снаряда стал понимать направление и время прилета. От первого звука упавшей вдалеке мины в голове загудело - началась контрбатарейная борьба, и в ней проснулся пчелиный рой. Он стал метаться в поисках выхода наружу внутри черепа, и от этого свербящего чувства очень захотелось почесать череп изнутри.

Днем из-за обилия разных шумов я не обращал сильного внимания на то, что со мной происходит. Но с приходом ночи, когда наступала относительная тишина, я ощущал контузию сильнее. Помимо звука в голове во рту появлялся кислый привкус железа и неприятные покалывания в конечностях. Обращаться за полноценной помощью и уезжать в тыл, в связи с этим я считал стремным. Уличное воспитание не позволяло переступить через сформировавшиеся пацанские убеждения. А они требовали голосом «старших»: «Можешь терпеть - терпи!». Когда я слышал от бойцов, что у них контузия, я искренне не понимал, что они от меня хотят - «Это война. Тут стреляют. Тут у всех контузия. Контузия может быть даже от того, что ты десять раз выстрелил из РПГ». Медикам я так и говорил, когда они наседали на меня: «В Москве уровень шума сильно превышает допустимые децибелы. Там все контуженные. И ничего, живут!».

«Наверное, нужно прокапать себе курс магнезии и витаминов, как предлагал наш медик, - решил я для себя. - Что такое контузия?»