Шуршание философа, бегающего по своей оси

Это были эфемеры, растения, ради которых он приехал сюда. Десятки лет они могут лежать семенем в земле и ждать одного решающего дождя, десятки лет они готовят себя к этому дождю, чтобы потом поймать собой побольше жизни. Они знают, что нельзя терять времени и проживают сразу всё, что было для них уготовлено: рождение, взросление, смерть. Но прежде, чем умереть, они дают семена, которые снова оседают под песком, чтобы десятки лет ждать своего часа, своего дня…

– Жизнь. Вот она что.

Он ошарашенно смотрел, как она росла не вдоль, но по своей оси, она раскидывала себя по окружающему, как новая планета. Такая сильная жизнь, такое движение. С первого взгляда – растения, природа, но в ней там эти новые формы материи, ради которых он приехал сюда.

– Я такой же, как и вы. Это я здесь.

Ринго стоял около старой веранды, капли текли по его голове. Он стоял и смотрел, как движется к небу живое зеленое поле, как тянутся крохотные лепестки к этому верхнему свету, как к жизни тянутся. И это была правда: мысль взошла и доказательство жизни, как главный момент в его судьбе, и теперь он плакал, поражаясь силе этого момента, и теперь он восходил, как они.

…Пора было двигаться дальше. Человек измял окурок и побрел в подсобку готовить автомобиль. Ему предстояло отправиться в удивительное путешествие к началу своей судьбы.

СТОЛКНОВЕНИЕ С КРИКОМ

Митч такой сухонький, лаконичный, как кирпичная кладка, он носит на себе полушария, как реликвию, у него заросшие поры, руки жесткие, корявые и жилы как канат. Лицо чёткое, предметное, широкие ноздри, через них воздух как насосом, маленькие, выдержанные глаза. Он непременно хрипит, что-то с голосом случилось давно, и теперь хрипит человек, но, если ближе подойти, то всё понятно, что он говорит.

– Сегодня самолёт улетел, а в нём моя жена сидела, которую я не увижу семь месяцев теперь, но это не так обидно, если бы я к ней по-приятельски относился. Но я по-другому к ней отношусь, она меня услышала, понимаешь? Это особые чувства. Это как будто я старый, а она кокетка юная в голубых розочках на платье – глаз не могу отвести от этих розочек, хотя, казалось бы, обычный гипюр.

– Как вы говорите хорошо…

– Я сейчас говорю хорошо, а три года назад хрипел, как чёрные водопады, и никто меня не понимал, все переспрашивали, и тогда я испугался, что никто не слышит, и стал так близко к людям подходить, к самому уху придвигаться. Бывало так: придвинусь к кому-нибудь, возьму человека за руку, чтобы передать свои интонации, а он отстраняется, уходит.

– Но вы не обижались на них?

– Нет, я обижался. Обижался, что они не хотят меня слышать. Но потом я перестал обижаться. Она появилась, и я перестал обижаться.

– Какая она была тогда?

– Она была красивая и взрослая, какие-то бусы с ягодой, покушение на флирт, но глаза грустные и простые. Я подошел к её уху, за руку схватил так отчаянно, как выживал, держался за неё, как безумный краб. И она не отстранилась, не ушла. Она услышала меня, она меня поняла. И теперь многие меня понимают. Вот ты, понимаешь, что я говорю?

– Понимаю.

– И она понимает, и даже слышит. Слышит. И, когда мы в аэропорт сегодня ехали, я говорил, а она слышала. А теперь как же мне без неё, совсем я один останусь, а так ведь говорить хочется…

– Говорите со мной.

– Это ничего, что я так далеко сижу? Ты разбираешь слова?

– Да, всё в порядке.

– Это хорошо. Теперь всё хорошо. А почему? Потому что она меня вылечила. Бывает, что люди некоторые не закончены – что-то в них не доработано. Чего-то не хватает. Тогда можно приспособиться, а можно найти человека такого, чтобы он достроил тебя. Вот у меня голоса, к примеру, нет, а у неё есть голос. И уши, и душа. Так что, когда мы вместе, я могу слышать и говорить – через неё. Могу чувствовать. А теперь она уехала, и я ущербный опять.

– Скоро вернётся, не переживайте.

– Да, я тоже так думаю. Подождать до зимы, это же чуть-чуть совсем, какой-то кусочек жизни, крошечный молчаливый кусок, а потом опять она прилетит, и мы будем разговаривать. Я расскажу ей про наши уловы, про китов белых, танцующих хвостами симметрично, про рыб со смешными лицами: каплю, топорика, малоппину с прозрачной головой, кальмара-поросенка, про парящего осьминога. Про закаты, которые без неё – блеклые. Я расскажу, а она послушает. Как же нам здорово будет.

– Так и случится.

– Я надеюсь на это.

– Всё будет хорошо. Только вот… что это за звук?

– Звук?

– Как шорох….

– Никакого шороха.

– Что-то двигается…

– Ты это слышишь?

– Да, скрип слышу или шорох.

– Только это?

– Да.

– Жаль. Прости, я просто попробовал. Включил это устройство. Думаю, ну мало ли, что-то получится…

– Мы же совсем не знакомы с вами.

– Я просто проверил, извини.

– Даже не знаю, что и сказать… Как вам мысль такая в голову пришла?

– Ладно-ладно, просто забудь, договорились?

– Так и быть. Но, знаете, это так странно, что вы мне сначала про любимую женщину рассказываете, а потом вот так включаете устройство.

– Я виноват. Просто хотел проверить, а вдруг… Чудо или надежда. Прости меня.