Шустрик

Санька, конечно, не могла не видеть такое отношение к себе, но внимания старалась не обращать. Еще в собственной школе она привыкла к пронзительным взглядам и шепоту завистниц, и прекрасно понимала, что люди любят тратить время на осуждение других, нежели занять его чем-то полезным. Это она пыталась объяснить детям – пусть хоть из них вырастут не болтуны и сплетники, а деятельные люди.

Жизнь катилась своим чередом. Так часто, как только могла работать советская почта, писал из Ленинграда дядя Павлик. Все у него было хорошо и по-прежнему: работа- дом, дом- работа. Правда, Санька не могла не усмотреть постоянно проскальзывающее как бы невзначай женское имя товарища по цеху, но они лишь хихикали с Мишей и ничего не отвечали на этот счет, боясь спугнуть влюбленных.

Дядя Павлик слал привет мальчишкам и писал, что очень скучает по Женьке, а вот Максима и вовсе не видел – нагоняй родителям за то, что не приезжают. Санька спрашивала, как поживают их соседи и знакомые, и, оказалось, что Валечка с первого этажа уже никакой не Валечка, а Валентин Петрович Ярцев и работает он преподавателем в университете (биология, что ли?), а Витька Услаев, приютский, руководит каким-то отделом на комбинате и зовет Мишу с Санькой на свадьбу.

Санька отвечала, что у них все хорошо, и мальчишки благополучно ходят в садик, и Женька уже так отпето гуляет во дворе, что без синяков домой не возвращается, и всегда обижается на маму за то, что она его беспрестанно ругает – вот дядя Павлик бы вместо этого на коленки подул. Миша приписывал, что Женечка еще ничего, а вот Макс – вылитый Санька, и он уже не знает, куда девать себя от этих разъяренных ежиков, ведь младшему только три, и уже он сломал утюг, а досталось как обычно мужу за то, что ставит технику, куда ни попадя. В конце Санька дописывала, что погода у них хорошая, денег хватает, и да, кстати, Мишу повысили до майора, а она все также мечется в школе и воспитывает будущую гордость страны, и напоследок всех целует, и передает привет школе и, конечно, львиным головам…

Львиных голов Саньке не хватало, как и всего Ленинграда с его высоченными шпилями, нарядными домиками, душистыми запахами и белыми ночами. Иногда они с Мишей подолгу разговаривали о детстве и юности, удивлялись тому, как быстро летит время, и лишь вздыхали. Миша тоже скучал по городу, но он проще адаптировался и уже нашел себе новых друзей в дальневосточной армии, а вот Санька была чуть ли не изгоем коллектива.

Впрочем, подумать об этом у нее не оставалось времени. Гораздо сильнее душу занимали мысли о Родине, и Миша мучился, глядя, как жена перебирает старые фотографии, просит дядю Павлика написать, что изменилось в городе –, какие магазины открылись, построили ли новые кварталы. И он, давно разучившийся противостоять Санькиным желаниям, принялся ломать голову, как же перевестись обратно.

И тут грянул конфликт.

Из школы давно хотели исключить Леню Горского, Санькиного ученика. Он неважно учился, но паренек был хороший – играл на гитаре, пел в хоре и замечательно писал сочинения.

По литературе у него была твердая пять, а вот по остальным предметам с натяжкой троечки. И в феврале, перед очередной городской проверкой было принято собрать педсовет по поводу его отчисления.

Санька понимала: ни учись он в ее классе, вполне возможно, что грузная, немолодая химичка не выступила бы с докладом в его честь, и высокомерная, никогда не нравившаяся ей математичка не назвала бы Горского «лентяем» и «бездельником». В классах было множество двоечников, но выбор пал именно на Леню.

Она сразу сообразила, что они затевают, устроив педсовет не в привычный понедельник, а в среду, после седьмого урока, когда директор, очень мило относившаяся к Саньке, была в отъезде, и в школе не оставалось никого кроме техничек. Перед проверкой исключение даже одного ученика, да еще посередине года вызывало большие вопросы у комиссии и в первую очередь они были адресованы классному руководителю. Потому Санька пылала гневом и уже хотела плюнуть и не идти на педсовет (ну их всех, уволят так уволят!), но Горского было жаль, и, собрав все мужество, она решила отстоять его честное имя.

– Я считаю, Александра Семеновна, – напыщенно проговорила химичка по фамилии Задорова, стоя на кафедре и тяжело дыша. – Вы еще слишком молоды, и Вам бы набраться опыта, прежде чем брать на себя такую ответственность – руководить классом.

Санька промолчала. Задорова и сама прекрасно знала, что несла полную чушь, и «неопытной учительнице» было интересно, что же она скажет дальше.

– Горский не знает и половины предметов. Он невнимателен, рассеян и никогда не выполняет домашние задания. Он пропускает уроки, а если и появляется на них, то только рисует в тетради. Когда я подхожу к нему, он тщательно прячет ее, и никакие просьбы показать тетрадь педагогу на него не действуют. Приходится прибегать к соответствующим мерам, – развела руками она.