Шустрик

Ниночка кивнула и снова разрыдалась.

– Это все Женька треклятый, разбаловал его!

– Ну и хорошо, – с улыбкой ответила Александра Семеновна. – Парень нагуляться должен. Ну чего ты в три ручья, глупая? Хуже, когда мать с отцом ни во что не ставят, а Кирюха нас любит…

И, правда, Кирюша с уважением относился ко всем родственникам, не любил споров и ссор, предпочитая молча выслушать собеседника. Он старался не пропускать семейные обеды, хотя проводил их обычно в привычном для себя молчании; особенно он заботился о бабушке – заезжал в гости, привозил подарки с курортов, куда возил очередных пассий. Он не хитрил, избрав для себя «путь наименьшего сопротивления», как любила иногда ворчать Ниночка, нет – Кирюша просто существовал в двух абсолютно разных параллелях – дома и в клубе. Однако Александра Семеновна чувствовала, что к ней он все-таки тянется больше всех, то ли в силу того, что она проводила с ним много времени в детстве, то ли просто потому, что, пожалуй, была единственной из старших, кто не набрасывался на него при первой же возможности, обозвав «хулиганом» и «лентяем». «Всему свое время», – любила повторять Александра Семеновна, и Кирюша глубоко ценил ее за эти слова.

Близняшкам – Алику и Сереже, как и их двоюродному брату – Вовке минуло шестнадцать, и время, проведенное с этими ребятами, Александра Семеновна считала наивысшим дарованием. Внуков она называла «тараканами» – не собрать, не созвать, у каждого свои дела и заботы. Воспитанные и выросшие в равных условиях, близнецы оказались абсолютно разными: спокойный, благоразумный Сережа и егоза Алик, в детстве служивший главарем дворовой банды. Вовка был «тарахтелкой», в минуту – сто слов, маленький и шустрый – оглянуться не успеешь, а он уже – шмыг-шмыг и умчался.

Однако Александра Семеновна любила собирать их вместе, чтобы полюбоваться – до чего красавцы выросли. Даже щупленький Вовка возмужал, приосанился, стал медленнее говорить, нарочно растягивая слова. Он всерьез увлекся физикой и важничал, закидывая густую челку набок и вставляя в свою речь какие-то заумные выражения. Вовка теперь все чаще появлялся в деловых костюмах, заявив, что футболки – это ребячество, и придумал носить очки без диоптрий – «для понта», как выразился сам. Правда, бабушке на ушко.

Максим по-прежнему жил небогато, с трудом зарабатывая семье на хлеб, и Вовка с детства привык к тому, что братья живут в лучших условиях, чем он с родителями. В отличие от Жени, любившего в конце рабочего дня улечься на диване со стаканом пива, предварительно выгнав сыновей в детскую и включив им телевизор, чтобы не мешали отдыху, Максим серьезно занимался с сыном. Он водил его на тренировки, учил быть мужественным и сильным, уметь за себя постоять и не плакать по пустякам. Максим ненавидел трусость, презирал зависть и подлость и любил повторять:

– Всего нужно добиваться самому, – и, оттолкнувшись от вышки, красиво уходил «ласточкой» в нежно-голубую водную гладь бассейна.

Вовка много раз прокручивал в голове вопрос, который не решался задать даже под страхом смерти. Почему же папа, всего добившийся сам, зарабатывает копейки, и им вечно не хватает на жизнь?

Братья были всегда близки, и в самом начале девяностых Женя помогал Максиму, пока тот твердо не отказался.

– Я сам способен прокормить свою семью.

Женя был рад помочь брату, но спорить не решился – серьезный мамин взгляд, который унаследовал Максим, он хорошо знал с самых пеленок.

Вовкины родители никогда не ругались при ребенке, они вообще редко повышали голос. После переезда Жени в новую квартиру, Максим и Марья поселились в коммуналке в центре города, влезли в долги и докупили еще одну комнату. Однажды поздним вечером Вовка, почувствовав острую жажду, проскользнул на кухню и, отпив из стакана воды, чуть не подавился. За стеной был хорошо слышен плач матери и звенящий от гнева голос отца. Маленькая Аленка, по всей видимости, крепко спала.

– Чем детей кормить? – громким шепотом вещала мать, время от времени всхлипывая. – Надоело уже за дешевым мясом очередь выстаивать – как бомжи какие-то! Ошметками давимся, когда другие по супермаркетам ездят!

Вовка прижался к буфету, хорошо зная, как отец не любит сравнение с «другими».

– Женька своим все покупает, а ты что? Ну что? Заладил как попугай: дети, дети… Макаренко ты наш, олимпийских чемпионов хочешь воспитать, а у самого семья от голода тухнет!

Вовка не чувствовал, что они с сестрой «тухнут от голода» – ну бутерброды с икрой не выкидывают, конечно, в контейнер, потому что «обожрались», как Алик с Сережей, да и вообще надо сказать, икру он уже год как ни ел, но в принципе ему все покупают – картошку, овощи, молоко.

– Ну не вышел бизнесмен из меня, Марья! – как мог, защищался Максим. – Я спортсмен, а не бухгалтер… Нам и бизнес-то не на что открыть!

– Бухгалтер, – фыркнула мама. – Женька твой тоже не профессор, а глянь, чуть ли не Форбс о нем уже пишет! В общем, завтра же увольняйся из своего бассейна, если не хочешь, чтобы дети по миру пошли.