Шустрик

Развод Александра Семеновна переживала тяжело. Рыдала ночами, съехав в квартиру, которую снял для нее Женя, не зная, что и Миша плачет в своей одинокой старческой постели, ощущая себя забытым и покинутым всеми. Он стал бояться тишины, в ней грезились ему детские воспоминания: почти неподвижная мать за столом, что-то медленно выводившая в тетради, такое же тиканье настенных часов, гулкое покачивание игрушечной деревянной лошадки. Он всегда опасался этого затишья, потому что неизменно за ним следовала ненастная буря – удары метронома, сирена… Спустя несколько лет, в молодости, этот страх забылся, отошел на задний план с бесконечными делами, проблемами, заботами, а теперь, когда голову Миши занимали одни лишь воспоминания, вновь вышел на авансцену.

– Вот ведь удумали, развестись на старости лет, – ворчал Женя. – Да они друг без друга дня прожить не могли! Какая муха укусила?

– Жизнь не сахар, Женя, – невозмутимо отвечала ему жена. – Пусть поступают так, как нравится.

– Только о детях никто не подумал! – восклицал Женя. – Раньше хоть как-то друг за дружку держались, а теперь что? Отец без матери не может, мать рыдает ночами. Вот и бегай от одного к другому, успокаивай, корми, развлекай! Хорошо устроились, а?

– Тебе же сказано: характерами не сошлись! – хмурилась Ниночка. – Вот и не задавай глупых вопросов.

– Характерами… – бурчал Женя. – Терпели же друг друга сорок лет, а тут вдруг – характерами!

Женя злился, Максим обижался, но спустя время оба смирились с разводом. На выходные они приезжали к отцу, привозили детей и внуков, не забывали и про Александру Семеновну. А она жалела Мишу, прекрасно понимала, что без нее он – как овощ на грядке – зачахнет без полива, удобрений и солнышка. Потому и наведывалась частенько: убирала квартиру, варила обеды, стирала и гладила белье. Она боялась, как бы Миша не начал пить, и взяла с детей честное слово, что они не станут привозить ему спиртное.

Александра Семеновна заставляла Мишу выходить на улицу, прогуливаться до почты, заходить в магазин. Она водила его на выставки и как-то раз затащила в кино. Он больше не был ее мужем, но не мог остаться человеком, о котором она перестала бы заботиться. И Миша, в которого с таким усердием вселяли надежду и желание жить, начал понемножку приходить в себя.

Он повеселел и буквально расцвел, когда узнал о появлении в семье Максима и Марьи еще одного ребенка – в середине девяностых у уже немолодой семьи родилась, наконец, девочка.

Аленка превратилась во всеобщую любимицу. Бабушка с дедом могли часами спорить, кто заберет внучку к себе на выходные, четверо мальчишек Алексеевых – Кирилл, Вова, близнецы Алик и Сережа, были, как они сами себя называли, ее «крышей», и в своих дворах пообещали «набить морду» каждому, кто только приблизится к коляске. Дядька, съездив в Европу, накупил племяннице гору платьев на все возрасты вперед и целых три настоящих Барби. Марья хмурилась и говорила, что Аленка будет избалованной и тщеславной, но девочка росла настоящим солнышком.

Она начала улыбаться с первых моментов жизни и после, казалось, улыбку с лица не снимала. У нее были кудрявые Мишины волосы, светлые, как у бабушки; мамина худенькая фигурка и большие, серьезные глаза, как у папы. Аленка была подвижной, но не надоедливой, а скромной и вежливой, любила книжки и всегда стремилась узнать новое.

Она любила гулять с бабушкой по вечерам и внимательно слушала ее рассказы. С ранних лет Аленка знала об истории своего города, умных львиных головах, построенной бабушкой школе и красочном Невском проспекте, который приобретает совершенно разные оттенки в разное время года. Она гордилась тем, что ее бабушка не только «народный учитель СССР», но и с недавних пор «житель блокадного Ленинграда», и хоть город уже несколько лет как вновь приобрел свое первое название, Аленка иногда любила называть его «по-бабушкински» – Ленинградом.

Кирюша давно вырос и из хилого слабого здоровьем ребенка превратился в светловолосого стройного юношу с голубыми глазами и задорной челкой, то и дело спадавшей на глаза. Он оканчивал институт, увлекался электронной музыкой и уже успел помять свою первую машину, купленную заботливым папой. Бабушку он по-прежнему любил, но теперь уже не пылал желанием проводить с ней много времени: красочные книжки для Кирюши с взрослением превратились в глянцевые журналы, карамельные петушки – в мятные жвачки, а детсадовские утренники – в ночные клубы. Учился он неважно, зато отлично проводил вечера – шлялся по модным кабакам, мешал на все лады коктейли, стрелял глазами в поисках пышногрудых девчонок. Папины деньги Кирюша тратил, не задумываясь, но был не жадным, не грубым, а скорее мягкотелым, флегматичным.

Узнав, что внук проводит время в «лучших» ночных клубах страны, Александра Семеновна не на шутку встревожилась и провела серьезное расследование. Наркотики, как выяснилось, Кирюша не употреблял, а вот дорогие сигареты покуривал и выпивал малость, но Александра Семеновна быстро успокоила сильно разнервничавшуюся Ниночку:

– Ничего, подрастет – забудется. Девок водит?