– Добрый день, госпожа, – сказал Анри, оказавшись в комнате баронессы.
Генриетта все еще стояла у окна, словно показывала свой характер. Она ответила, не оборачиваясь, даже не шевельнувшись.
Голос ее звучал сдержанно и холодно:
– Наконец-то ты явился! Я тебя разыскиваю с самого утра! Как ты смеешь заставлять ждать свою госпожу?!
– Я прошу прощения у вашей милости, но должен признаться, что мне очень трудно привыкнуть к повиновению, ибо я всю жизнь принадлежал самому себе, – Анри склонился в поклоне.
– Хорошо, считай, что ты прощен, – уронила баронесса, точь-в-точь, как ее достославный папаша.
– Благодарю вас!
– А теперь возьми инструмент и играй!
– Что бы вы хотели услышать на этот раз?
– Ты провинился, поэтому должен поднять мое настроение, которое сам же испортил своим неподобающим поведением.
– Слушаюсь! – Анри взял в руки лютню, лежавшую на постели госпожи, устроился в глубокое кресло и запел. –
Надежды парусник стремится
Преодолеть морскую гладь.
Над ним суровый ветер мчится,
А туча прячется, боится,
И начала луна сиять.
Я слышал, вдалеке за морем
Есть дивный мир, счастливый сад.
За путь туда заплатишь горем,
Но если выдержишь, то вскоре
Награду Бог тебе воздаст.
Их было много, сумасшедших,
До денег алчных, кто хотел
Открыть в тот мир Ворота Грешных
И получить сполна, конечно.
Но был печален их удел.
Их корабли в волнах разбились,
Ушли в пучину господа,
И их мечты навеки скрылись…
Скажи, чего они добились?
Их вобрала в себя вода.
Но вновь надежда, словно птица,
Вперед уносит храбреца.
Пусть ураган над ним кружится,
Но вдалеке встает зарница –
И нет надежде той конца.
Тому герою нет преграды,
Кто сердцем и душою чист.
Лишь он найдет цветник отрады,
Но не возьмет себе награды,
А унесет опавший лист.
И за далекими горами
В родной и близкой стороне,
Отдав его любимой даме
С родными добрыми глазами,
Он скажет: «Вспомни обо мне…»
Анри замолчал. Генриетта продолжала стоять, но теперь казалось, она просто не хочет двигаться. Ею овладели какие-то чувства.
Анри подождал некоторое время и вновь стал перебирать струны.
– Подожди, – остановила его баронесса, поворачиваясь. – Спой мне это еще раз…
И тут она замолчала, внезапно разгневанная.
Когда дар речи вернулся к ней, она вспылила:
– Почему ты явился ко мне опять в этом ужасном костюме? Я приказываю его больше не надевать!
– Хорошо, госпожа.
– А сейчас пойди и переоденься!
– К сожалению, этого сделать я не могу, – Анри наблюдал за реакцией Генриетты.
– Почему же ты не можешь?!
– Я бы хотел умолчать о той щекотливой причине, которая заставляет меня рядиться в этот отвратительный наряд.
– Нет, я хочу знать! – баронесса стукнула веером по ладони.
– Мне, право, неловко… Но если вы так настаиваете, я попробую открыть… Дело в том, что утром я ловил своего друга, падающего с лестницы, а у него в руках было ведро, – врал Анри. – Одним словом, я оказался мокрым до нитки. Моя одежда сушится…
– А твой друг? – спросила Генриетта.
– Он уже переоделся… Я его переодел. Сам он не может… Лежит при смерти!
– Несчастный твой друг!
– Да, – печально вздохнул молодой человек.
Ему доставало удовольствие так нагло врать в лицо своей госпоже.
– Послушай, – баронесса что-то припомнила. – А не его ли я видела сегодня? Он еще был с такой приметной красной повязкой на голове?
– С зеленым бантиком?
– И весь обмотанный какими-то разноцветными тряпками?
– Он, госпожа.
– А почему ты только что сказал, что он при смерти? – удивилась Генриетта. – Это что – издевательство?
– Нет, это сказка.
– С каких это пор ложь именуется сказкой? – но против желания баронессы ее губы скривила усмешка. – Хорошо. Если ты знаешь сказки, рассказывай. Я жду.
– Рад угодить вам.
– Только я хочу такую, которую не слышала. Попробуй угадать.
– Слушайте, госпожа… Только должен предупредить, что сказка будет немножко страшная, зато конец окажется хорошим.
– Не тяни, рассказывай! – баронесса присела на кровать под балдахином и взяла ларец с украшениями, чтобы не скучать.
– Итак, – начал Анри. – Когда это случилось, не знает никто. Да и случалось ли вообще, тоже никто вам не ответит. Только в одной прекрасной и очень далекой стране жил красивый молодой человек, у которого не было ни отца, ни матери. Достался ему от них только перстень несказанной красоты, на котором лежало какое-то страшное проклятье. Сам юноша не знал, в чем именно оно заключается, потому что некому было поведать ему о тайне. Поговаривали, что родители, которых он не помнил, были съедены страшным Людоедом, который-то и оставил молодому человеку тот злосчастный перстень.