Шведский всадник

Пуля одного из стрелков поразила капитана - хотя и не смогла она пробить его кирасу, но он съехал набок и повис в седле, цепляясь за гриву бешено взвившегося коня. Лошади рвались во все стороны, опрокидываясь и топча упавших драгун. Невообразимый хаос звуков наполнил весь лес; дикое ржание, вопли умирающих, беспомощные команды сержантов, мушкетные и пистолетные выстрелы разбивались о плотную стену деревьев и диким эхом возвращались назад. Драгунский отряд превратился в одуревшую, бегущую сломя голову кучу людей и коней. Кругом валялись трупы и извивающиеся в корчах раненые, растоптанные своими же лошадьми. Те же, кто уцелел, в безумном страхе цеплялись за конские гривы и впустую размахивали саблями, которые представляли гораздо большую угрозу для своих, нежели для бандитов. А бандиты спокойно постреливали себе издали, терпеливо выжидая, пока мороз не уложит шершней в снег, чтобы затем дубинками прикончить еще шевелящихся в снегу врагов.

Наполовину потерявшему сознание капитану едва удалось вырваться из этого ада. Наконец он совладал с конем и принялся организовывать своих людей для повторной атаки. Но было уже поздно - разбойники рассеяли уцелевших и уже начали добивать раненых. Капитан понял, что бой проигран. Он повернул коня и галопом понесся по лесной дороге. Не выпускавший его из виду бродяга, превозмогая боль в плече, орал вслед своему врагу:

- Что же ты бежишь, не попрощавшись? Опять драпаешь сломя голову? Эх ты, Барон сучий, хоть бы лошадь пожалел - она у тебя того и гляди окочурится!

Путь был свободен. Разбойникам оставалось только наловить как можно больше уцелевших лошадей и уходить, куда им вздумается. И только теперь, превозмогая слабость, бродяга слез вниз и прислонился к стволу сосны. Бандиты окружили его и сделали перевязку. И лишь когда они уже набрали десятка два коней и садились в седла, вдали сердито пропела труба: то неугомонный Барон подавал своим людям сигнал сбора. На истоптанном снегу застывали трупы драгун, лошадей и подлинных победителей этой схватки огромных полосатых шершней...

Разбойники вскочили на коней, подсадили в седло раненого атамана и помчались к "лисьей норе", ликуя, хохоча и размахивая шапками.

Входя в хижину угольщика, атаман столкнулся в дверях с фельдшером. При виде своих целых и невредимых товарищей, да еще на драгунских конях и с трофейным оружием, глаза у фельдшера полезли на лоб от удивления и испуга.

- Вот чудо! - вскричал он. - Так значит, вы живы и вернулись победителями? Я бы ни за что не поверил. Я-то думал, что мы с вами встретимся, как волк с лисой - на витрине у меховщика! Что же, садитесь, выпьем по маленькой! Черный Ибиц уже кончился, надо его похоронить.

Бродяга выпрямился в седле и сказал звучным голосом:

- Прочтем за него "Отче наш" и "Богородице, Дево, радуйся", и пусть Бог простит его и примет в царствие Свое. А нам надо поскорее уходить. Кто хочет идти со мной - пошли, а кто желает промышлять отдельно - пусть идет своей дорогой!

И когда бандиты, многим из которых не терпелось напиться по случаю победы и спасения, начали недовольно ворчать между собой, он продолжил с явной угрозой в голосе:

- Я теперь ваш атаман. Вы видели меня в деле. Вы должны слушаться меня! Чертов Барон за день-другой соберет своих людей, приведет их в порядок и опять атакует нас. Нам нужно уходить. Вы сами знаете, как быстро вертится колесо удачи!

* * *

В полдень они остановились в трактире, расположенном совсем рядом с польской границей. Здесь они были в безопасности. Снедаемый лихорадкой бродяга прилег на соломенный матрац, и фельдшер сменил ему повязку.

Сверни Шею остался сидеть с атаманом, а остальные разбойники расположились внизу, где принялись хлестать польскую водку и так сильно горланить, что их было слышно за полмили.

- Атаман, - сказал Сверни Шею, примостившись подле раненого, - тебе здорово плохо? Сейчас ты, видно, задремал и стонал так, что я думал, как бы ты у нас не помер.

- Да нет, просто я потерял много краски10, - спокойно ответил бродяга. - А от этого всегда бывает жар и слабость. Ничего, еще и не из таких переделок выкарабкивался.

Подумав немного, он добавил:

- Вообще-то, сейчас мне довольно паршиво. А если рана воспалится, будет гораздо хуже. Могу и умереть. Но я не хочу умирать! Я должен любой ценой завоевать свое счастье!

Он попытался встать, но тут же снова опустился на матрац.

- Эти олухи там, внизу, устроили попойку, - проворчал он хмуро. Шумят, как лягушки весной, а ведь беда все еще гонится за нами. Видать, не знают, что всех нас ждет плетка, колесо и виселица... Нет, нам нужно уходить - поскорее и подальше. Скажи-ка лучше, как зовут каждого из наших парней и кто что умеет. Нам нужно решить, кого мы возьмем с собой, а кого оставим за ненадобностью.

- Меня ты уже знаешь. Меня зовут Сверни Шею. Другого имени не помню, да и не хочу вспоминать.

- Да, тебя я знаю! Ты сидел со мной в магдебургской тюрьме. Ох, и поели мы тогда хлеба из гороха с молотой соломой. Ты, конечно, останешься со мной.