Швейная машинка

— Нет, он американец, но не из того города, откуда был предыдущий. Говорит он очень медленно: кажется, что патока капает с ложки. Он присматривает за выдачей жалованья и выглядит таким обеспокоенным, как будто расстается с собственными деньгами.

— Удивительно, что здесь нет своего банка. Он явно нужен, а еще стоило бы построить тут электростанцию…

Джин не дала ему договорить и переключилась на другую тему, опасаясь, как бы Дональд еще больше не расстроился. Каждый вечер теперь ей приходилось фильтровать новости: ничего слишком хорошего или волнующего, и особенно никаких новостей из литейного цеха — конечно, она и так мало что о нем знала, но все-таки.

— Поговаривают, что опять перестанут выпускать машинки с длинными шпульками. Я точно не знаю, но слухи не утихают. И еще разрабатывают новые этикетки. Их называют «рококо».

Он улыбнулся в первый раз за вечер:

— По-моему, они переели мороженого в субботу.

— Да наверняка. А теперь мне лучше поторопиться с письмом, пока еще светло.

Джин собрала со стола хлебные крошки и завернула их в бумажку, прежде чем бросить в пустой камин — пусть они с Дональдом и собирались уезжать, она не хотела разводить здесь мышей.

Джин

Июнь 1911 года. Клайдбанк

Джин подтащила стол поближе к кухонному окну над раковиной, чтобы избавить себя от необходимости зажигать свечу или, что еще хуже, газ. Из крана на потрескавшуюся керамику капала холодная вода, но она этого не замечала: казалось, что так было всегда.

Ее отец вышел на тропу войны, и, после того как он заявил, что у Дональда «только одно на уме», ей стоило огромных усилий устраивать так, чтобы эти двое не встречались на улице даже случайно. Сегодня, например, ей удалось убедить Дональда зайти с друзьями в бар на углу: ему обещали поставить пинту пива.

«Наверное, так себя чувствуют шпионы», — думала Джин, проверяя все необходимое: шпулька для швейной машинки; перьевая ручка; чернила; ножницы (одолжены у Фрэнсис); пакеты, оставшиеся от скудных покупок в магазине; деревянная катушка белых хлопковых ниток; Библия.

Она никому не рассказала о своем плане. Во-первых, потому что ей не хотелось выслушивать рассуждения окружающих о ее беспечности и возможных рисках, во-вторых, ей хотелось их защитить. Если никто ничего не будет знать, то в случае ее разоблачения они смогут с чистой совестью все отрицать. Джин села на жесткий стул и пододвинула к себе бумажный пакет, разгладила его, стряхнув несколько крупинок сахара. Она отмерила кусок бумаги требуемой длины и прижала его краем доски для хлеба. Нужные слова уже несколько недель крутились у нее в голове. Джин взяла ручку, окунула ее в черные чернила, как их когда-то учили в школе, и начала писать, медленно и аккуратно. Если бы сейчас ей через плечо заглянула учительница, она осталась бы довольна ее почерком. Возможно, она бы даже не поверила своим глазам.

Слова дошли до края бумажного пакета и выплеснулись на вторую строчку. Джин почувствовала раздражение, но сумела подавить его. Следует писать еще мельче, иначе ничего не получится.

Помешкав, она сложила испорченный пакет по диагонали, скатала в плотную трубку и перевязала — слова теперь были спрятаны внутри. Джин резко бросила пакет в пустое ведерко для угля.

Таким же образом пришлось избавиться еще от трех бумажных пакетов, пока ее не устроил почерк.

Джин открыла Библию. Многолетнее посещение воскресной школы помогло ей легко найти искомое. Она тихо прошептала знакомые слова из третьей главы Книги Екклесиаста, особенно смакуя седьмой стих: «Время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить».

Джин ненадолго застыла, устремив взгляд вверх, потом взяла ножницы и быстро, чтобы не успеть передумать, отрезала край страницы, стараясь не задеть текст. Миниатюрным каллиграфическим почерком она написала послание на полоске бумаги, выводя каждую букву легкими линиями снизу вверх и толстыми — сверху вниз. Когда чернила просохли, она зажала одну из шпулек швейной машинки между большим и указательным пальцем и стала наматывать на нее полоску бумаги: с каждым оборотом слова исчезали, пока вся бумажка не оказалась на металлическом стержне. Джин взяла хлопковую нитку, закрепила полоску и быстро сделала беседочный узел, затем оторвала нитку и проверила — держалось прочно. Наконец поверх бумаги она намотала хлопковые нитки: теперь идеальная белая спираль полностью скрывала тайное послание.

Джин закончила. Шпулька лежала у нее в руке, заполненная на треть и надежно завязанная полуштыком.

За десять минут до конца работы Джин вынула из коробки в середине рабочего стола пустую шпульку и заправила ее белыми нитками, как обычно. Если бы на нее сейчас смотрел кто-нибудь из отдела, он смог бы заметить, как у нее дрожат пальцы, и, возможно, сочувственно решил бы, что девушка разнервничалась в свой последний рабочий день.

«Ну что ты боишься!» — пристыдил ее внутренний голос.