Швейная машинка

Она положила пальцы на блестящую черную поверхность машинки и намеренно выронила шпульку на деревянный пол. Без паники, но с расчетом на то, что весь мир тщательно следит за каждым ее движением, она нагнулась, чтобы ее поднять, и подменила шпульку своей, с посланием, которую держала в глубоком кармане юбки. Это движение она много раз репетировала дома, добиваясь безупречности и естественности, чтобы не запутаться в складках ткани.

«Все нормально, все нормально», — стучало у нее в голове. Она снова села на стул, развязала узел-полуштык и тщательно установила новую шпульку.

Семь минут.

Руки предательски вспотели. Она начала вдевать нитку из верхней катушки, но у нее никак не получалось: пальцы дрожали, и хлопковая нить не попадала в игольное ушко.

«Успокойся! Вдох, еще вдох», — Джин молча следовала мысленным указаниям.

С пятой попытки белая нитка все-таки пролезла в крохотное отверстие, она затянула муфту, чтобы можно было опустить и поднять игольный стержень, позволяя механизму зацепить петлю шпульки.

Пять минут.

Время передумать еще было.

Часы на стене мастерской прямо над ней громко тикали, и она в сотый раз спрашивала себя, кому вообще могут быть интересны слова фабричной девчонки из Клайдбанка. Джин никому не рассказывала о своем плане, даже Дональду. Мало-помалу надежды гасли в нем прямо у нее на глазах. Казалось, что работа наполняла его жизнь смыслом, и теперь он терял всю уверенность, так что ей пришлось заниматься почти всем. Джин писала письма, общалась с арендодателем, продавала за гроши сковородки и столовые приборы и, наконец, подала заявление об уходе с фабрики. Скрытое послание было не просто актом вызова, оно было необходимостью.

Джин неслышно шептала слова при каждом движении, еле шевеля губами:

— Ткань. Свернуть. Под иглу. Опустить подошву. Держать концы. Крутить рукоятку. Стежок вперед. Поднять рычаг прижимной лапки. Повернуть. Опустить рычаг. Двадцать стежков. Поднять рычаг. Повернуть. Опустить рычаг. Подогнать большой винт под длину стежка. Стежок. Поднять рукоятку. Потянуть. Теперь осторожнее. Отрезать нитку от образца. Пожалуйста, пожалуйста, пусть все будет хорошо. — Она проверила стежки сверху и снизу и осталась довольна. — Отложить ткань к отгрузке.

Джин посмотрела на часы.

Осталась минута.

— Снять катушку. Отрезать часть нити, дважды отмерив от конца пальцев до запястья. Не тратить лишнего. — Тут она чуть не рассмеялась: кому все это надо? — Держать машинку заправленной. Намотать нить на катушечный стержень. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Полуштык. И еще один. Передать швейную машинку дальше.

Но передать она уже не могла. Прогудела громкая фабричная сирена — рабочий день закончился. Теперь машинка будет стоять на ее столе до утра понедельника, ожидая нового работника и защитной коричневой бумаги.

У Джин от напряжения кружилась голова. В то же время она понимала, что все уже кончено. Если бригадир или начальник цеха узнает, что она сделала, будет слишком поздно как-либо ей навредить. Она знала, что ее послание прочитают всего один раз (если прочитают вообще) и потом сразу же выбросят, но ей было наплевать. Достаточно уже того, что она высказалась.

Фабрика изрыгала из своих недр толпы рабочих, они толкали и обходили ее на широкой каменной лестнице, стремясь поскорее выйти наружу, где было еще светло. Солнце ослепило Джин, и она щурилась после тусклого электрического освещения в помещениях фабрики. На последней ступеньке она остановилась и так сильно сжала железные перила, что у нее побелели костяшки пальцев. Но сожалеть было не о чем: для Дональда в Клайдбанке не было работы. Пора начинать все заново.

В воротах Джин оглянулась, чтобы еще раз посмотреть на каменное здание, которое продолжало прирастать новыми этажами. Прогресс казался неостановимым, фабрика расширялась, и было странно больше не ощущать себя ее частью. Но Джин была уверена, что их решение правильное. Она шла домой не торопясь, обнимала подруг, спешащих к себе, и махала рукой не самым близким знакомым. Следующие несколько дней они будут готовиться к отъезду. Не нужно брать с собой очень много. Несколько недель, прожитых на ее небольшую зарплату, привели к тому, что им пришлось продать все лишнее. Джин уже избавилась от кастрюль и продала весь фарфор. Все, что не взяли в ломбарде, уходило за гроши любому, кто предлагал хоть какие-то деньги.

Инструменты и бумаги Дональда были уложены в его холщовую рабочую сумку: они могут понадобиться, если удастся найти работу в литейном цеху. Все остальное уместилось в двух маленьких чемоданчиках — с этим багажом они и сядут на поезд.

«Приключение скоро начнется», — подумала Джин. По крайней мере, она сделает для этого все возможное.

Конни

Второй день Рождества 1954 года. Эдинбург

— Мне кажется, пора.

Кэтлин стояла у двери небольшой спальни Конни. На улице, за парком, церковные колокола созывали соседей на утреннюю воскресную службу. Сама она не была в церкви с похорон.

— Пора? Что значит пора?

— Пора разобрать вещи твоего отца.