Сиамский ангел

– Дыхание? Да ну его…

Федька поднялся – огромный в своем расхристанном светлом костюме.

– Еще его, суку, караулить… Пошли, посветишь.

Он достал в бардачке фонарь, сунул Мареку. Тот зажег.

– Не сейчас.

Они вернулись в полные потемки, туда, где между подвальным окном и глухой стеной лежал тот человек.

– Сюда свети.

Оказалось – Федька хотел убедиться, что не осталось следов. Он даже провел ладонями по асфальту вокруг тела, подобрал какую-то микроскопическую штуку и сунул себе в карман.

– Свет приглуши… Так.

Федька задумался, опустился на колени и подсунул руки под тело.

– Кретин… – проворчал он. Самому себе комплимент, понял Марек.

Способ оказался неподходящим. Федька встал над телом, взял его за руки, вздернул, тело село.

– Сзади подпихни, – велел Мареку.

Тут приглушенный луч уперся-таки в неживое лицо.

Осокин? Димка Осокин?

– За что ты его? – громко спросил Марек.

– Так это он и есть, наркодилер.

– Димка?

– Ну? Возьми под мышки. Так.

Нежное пятно света от фонарика пошло гулять по стенам, по окнам – это Марек, не выпуская его из кулака, обалдело пропустил руки под мышки Осокину и удерживал его, пока Федька, нагнувшись, не обнял тело и не взвалил себе на плечо.

– Фонарь погаси, идиот.

– Ага…

Марек соображал туго – не потому, что тугодум, а потому, что посторонние мысли лезли не к месту. Мешок с дровами, треугольно раззявленный, а сарайчик стоял возле этой самой стены, хотя умнее было иметь загородку в подвале, но из подвала лестница с высокими и неровными ступеньками, узкая и опасная; раззявленный на трех полешках мешок, куда быстро, споро, аккуратно ложатся другие полешки, и вот главное, с отстающей, толстой, сухой берестой. И бабка ждет, и песню поет про чайку над седой волной, и чайка смело пролетела, окунулась и вернулась, и сарайчик нужно, не опуская наземь мешка, одной рукой закрыть…

Нет же, нет, это не я хватался сейчас за тело, сказал себе Марек, а если за тело – то за какое-то совсем постороннее, вроде тех кур, которых вместе с бабкой приносил с рынка…

Димка, мачо Димка, которому даже завидовать позорно, такой это был сделанный мачо, к которому ревновать – чушь собачья, Димка, это ты? Димка Осокин, тут никакой ошибки нет? Ты – Осокин?

Тело, ты чье?

Не отзывается – так, может быть, и не Димка?

Но ведь и вопрос вслух не задан.

Или эти вопросы вслух не задают?

– Придержи, – велел Федька.

Он хотел сгрузить тело в багажник. А потом?

Свалили, уложили. Багажник закрыли. А потом?

Куда?

– Пойди, посмотри – что там на улице, – опять не попросил, а велел Федька.

Теперь Марек наконец понял – он хочет вывезти осокинское тело за город и скинуть где-нибудь в канаве. Но он благоразумно не хочет светиться.

– Чем это ты его?

– Не твое дело.

Марек вышел на улицу, все еще туго соображая, прошел в сторону «Марокко». Кабриолет у Федьки приметный, если заметят, как он тут маневрирует, и увяжут это с исчезновением Осокина…

А может, Осокин вовсе и не исчез? Тело – само по себе, а Димка Осокин – сам по себе? И есть же еще один шанс из тысячи за случайное, мгновенное и потому случайное сходство.

Несколько секунд веры в этот шанс оставалось Мареку – и он бездумно растягивал секунды своей мнимой непричастности к убийству. Ведь и крови, кажется, не было, и язык не вывалился, приметы смерти отсутствовали… может, не смерть, что-то иное?…

А возле «Марокко» уже тусовался народ. Продышаться вышел.

Марека заметили.

Он пошел к клубу вразвалочку, за многие годы блистательно научившись в этой развалочке прятать хромоту.

– Гуляешь? – спросила Ксюшка. – Ты Федьку с Димкой не видел?

– Нет, а что?

Ксюшка была встревожена и нетерпелива. Огромные, обмазанные черным, облепленные блестками глаза уже не походили на человеческие.

– Ушли – и с концами. Мне Димка нужен.

– Он тебе ничего не обещал?

– Обеща-ал… – протянула Ксюшка. – Мало ли что он мне обещал. Тс!..

Марек принял сигнал и тут же понял, от кого нужно было скрывать тайну, – подошел папик Леонтьев. Тот, кого Аська сгоряча бросила ради Федьки, а потом несколько раз пыталась вернуться.

– Поехали, что ли? – спросил папик.

– Нет, я тут еще побуду.

– Как знаешь.

Папик Леонтьев, плотный, круглолицый, пузатенький, на голову ниже дылды Ксюшки, смотрел на Марека с вопросом, и вопрос этот звучал так: ну, вы что-то там сказали друг другу, больше вам говорить не о чем, и когда же ты уберешься?

– Ты иди, я сейчас, – сказала Ксюшка своему спонсору. – Говорю же – сейчас!

Папик отступил к входу.

– Увидишь Димку с Федькой – скажи Димке, что я тут только ради него торчу, как хрен на насесте.

– Федька, по-моему, куда-то Аську повез. Я кабриолет там, на проспекте, видел, – сообразив, что убийце понадобится алиби, сморозил Марек.

– Федькин? Так Аська же тут!

– Ну, не Аську, мало ли кого он снял.

– А когда?

– Ну, четверть часа назад, наверное, откуда я знаю… – Марек понятия не имел, как бы правильнее соврать.

– Так Димка давно уже должен вернуться!

Ксюшка сильно беспокоилась.

– Иди в клуб, – посоветовал Марек. – Прохладно уже, а ты вот…

Он имел в виду полупрозрачное, совсем никакое платье Ксюшки. Однако с рукавами.

– Нет, я его здесь дождусь.