Сибилла

Она фигурирует в «Культуре и анархии» Мэтью Арнольда, опубликованной в 1869 году <…>. Мы знаем, что Арнольд посылал экземпляр своей книги Дизраэли <…>. Однако Майкл Рагуссис показал, что Дизраэли выдвигал подобные мысли еще в 1851 году в своей биографии лорда Джорджа Бентанка. В своей более ранней книге Дизраэли уже писал о том, что «греки всё же, по-видимому, истощились. Творческий же дух Израиля, напротив, никогда не блистал так ярко» <…>. Хотя Арнольд в «Культуре и анархии» заодно с Дизраэли в том, что христианство является дополнением иудаизма, книга Арнольда заметно отличается от воззрений Дизраэли в том отношении, что Арнольд ставит эллинистическое начало выше гебраистического.

(Flavin 2005: 165)

Апеллируя к последней фразе, Флавин подчеркивает интеллектуальное превосходство Параклита над Фибусом, которое полностью воспринимает Лотарь. При том, что трактовка Флавином соотношения образов Фибуса, Параклита и Лотаря представляется вполне убедительной, влияние «Культуры и анархии» («Culture and Anarchy»; 1869) на создание дизраэлевского романа остается не до конца ясным и требует дальнейшего обсуждения.

В «Лотаре», как и в «Танкреде», действие открывается введением героя в высшее аристократическое общество, но, в отличие от «Танкреда», оно завершается возвращением героя туда же. Если в «Танкреде» заглавный персонаж всё более сосредотачивается на восточной экзотике, окружающей его, то герой «Лотаря» в конечном итоге связывает свою судьбу с Коризандой, тем самым выбирая ценности англиканизма, олицетворенные в этом женском образе. Вот как сама героиня понимает нравственную дилемму, стоящую перед Лотарем:

«<…> я считаю переход наших аристократов в римскую католическую веру величайшим бедствием из тех, что когда-либо выпадали на долю Англии. Даже если забыть обо всех религиозных соображениях, которых я не осмеливаюсь касаться, это отказ от патриотизма; а ведь в наш век, когда всё ставится под сомнение, любовь к отечеству кажется мне чувством, которому следует хранить верность».

(Disraeli 1870b: 234)

Объясняясь в любви Коризанде, Лотарь демонстрирует свою верность означенному чувству. Тот факт, что он переживает его лишь в самом конце романа и не вспоминает о нем при других поворотах сюжета, свидетельствует отнюдь не в пользу композиционной стройности произведения. Само по себе чувство патриотизма, проявляющееся в любви Лотаря к Коризанде, не связано у него ни с наставлениями Параклита, ни, говоря словами Тома Брауна, с «доктринальной верностью англиканской вере» (Braun 1981: 136). Оно коренится в любви к отечеству и носит чисто светский, мирской характер.

Патриотизм был важным идеологическим инструментом в арсенале Дизраэли-политика. В концепции нового торизма, весомый вклад в которую он внес благодаря своей апрельской и июньской речам 1872 года, патриотизму отводилась роль «национального объединяющего принципа» (Flavin 2005: 157). В художественном мире «Лотаря» предвосхищается эта самая роль, и мотив светского англиканизма, основанный на подобном патриотическом чувстве, передан Коризанде. Данный мотив встроен в композицию романа и предопределяет его сюжетную развязку. Однако присутствие такой идеи вызывает композиционные несообразности, продиктованные, с одной стороны, тем, что Лотарь не обладает жизнеспособностью, которая присуща Конингсби и Эгремонту (равно как и их программой положительных политических действий), а с другой — тем, что аристократическое общество, к которому принадлежит Коризанда и ее ближайшее окружение, представлено в романе отнюдь не идеализированно.