Сибилла

Род Греймонтов, верный политике своего основателя, продолжал утверждаться на обретенных землях, избегая публичной деятельности в бурный период после Реформации^{42}, и даже в более спокойные годы правления Елизаветы^{43} скорее старался окружить себя доброжелателями, нежели преуспеть при дворе. В начале семнадцатого столетия монастырские земли, принадлежавшие этому семейству, необычайно выросли в цене, а доходы за семьдесят с лишним лет дальновидного накопительства достигли невероятных размеров. Греймонт, который к этому времени уже стал членом окружного совета, был произведен в пэры и сделался бароном Марни. Герольды снабдили его родословной и возвестили миру, что, хотя высокий статус и обширные владения, которыми в настоящее время распоряжались Греймонты, и были обретены в самый разгар великих земельных переделов времен последнего монарха, даже на мгновение нельзя предположить, будто далекие предки Церковного Реквизитора, получившего это звание в 1530 году, обладают хоть сколько-нибудь темным прошлым. Напротив, создавалось впечатление, что это — норманны, и притом знатного происхождения, которые теперь обрели вновь свое подлинное имя — Эгремонты (грамота на пэрство тому доказательством).

В ходе гражданских войн Эгремонты, следуя зову своей норманнской крови, сражались на стороне роялистов^{44}, и весьма храбро. Однако в 1688 году^{45} владелец аббатства Марни, встревоженный распространившимся слухом о том, что король Яков будто бы намерен настойчиво добиваться того, чтобы церковные владения вернулись к своим исконным задачам, а именно: просвещать народ и помогать бедным, — сделался ярым поборником «гражданских и религиозных свобод» (того самого дела, за которое Хемпден погиб на поле брани, а Рассел взошел на плаху)^{46} и вместе с прочими вигами-землевладельцами и хозяевами больших угодий стал призывать принца Оранского^{47} и голландскую армию постоять за те народные принципы, которые сам народ так или иначе не стал бы поддерживать. Светский аббат Марни разумно воспользовался столь неоднозначными обстоятельствами, а потому (как и прочие виги-землевладельцы на его месте) одновременно ратовал за дело гражданских и религиозных свобод и вел подобострастную и почтительную (впрочем, тайную) переписку с Сен-Жерменским двором^{48}.

Великий избавитель король Вильгельм III^{49}, которого лорд Марни неоднократно предавал, сделал потомка Церковного Уполномоченного при дворе Генриха VIII английским графом; и с тех самых пор и до нашей эпохи, несмотря на то, что ни один представитель рода Марни не совершил на гражданском или военном поприще ничего мало-мальски значимого, и хотя наша страна не обязана этому роду ни одним государственным деятелем или оратором, успешным военачальником или выдающимся законоведом, многоопытным богословом, талантливым писателем или знаменитым ученым, члены его ухитрились если и не стяжать известную порцию народного восхищения и любви, то, по крайней мере, прибрать к рукам не столь уж ничтожную долю государственных денег и должностей. За семьдесят лет почти непрерывного правления вигов, от восшествия на трон ганноверской династии^{50} до падения мистера Фокса^{51}, Аббатство Марни бесперебойно снабжало страну лордами — хранителями печати^{52}, лордами-правителями^{53} и лордами-наместниками^{54}. Род их вобрал в себя должную порцию придворных с Орденом Подвязки^{55}, членов правительства и епископов, адмиралов без флота и генералов, что воевали только в Америке^{56}. Марни блистали в очень важных посольствах, имея под рукой сметливых секретарей, и одно время даже правили Ирландией — в ту пору, когда «править Ирландией» всего-навсего означало «делить общественную казну с продажным парламентом».