Сибирская амазонка

- Оне его не сосут, Лексей Дмитрич, - усмехнулся Гаврила, - оне его сожрали!

- Как это сожрали? - поразился Алексей. - Такая мелочь?

- Мелочь, а жадная! - вздохнул атаман. - Мужики вон рассказывали, что он весь, как под шубой, был, так мошка обсела. Часа четыре он, видно, голяком висел, да ему и двух бы хватило. Шкура-то у него тонкая, городская...

- Постой, постой, - Алексей помотал головой, будто это могло прояснить положение. - Объясните наконец, что произошло с Голдовским? И почему вы так уверены, что это он? - Он с сомнением посмотрел на изъеденное, безобразно раздутое лицо трупа, слипшиеся от крови волосы. Понять, какого они цвета, было невозможно, разве что голову помыть?

Атаман молча положил на стол очки. Их стекла и оправа тоже были в крови, но они были явно те самые, с круглыми стеклами, которые Алексей лично видел на Голдовском еще в Североеланске. Крыть было нечем... Перед ним лежал окровавленный труп человека, принявший самую лютую смерть, с которой Алексею когда-либо приходилось сталкиваться.

- Все-таки поясните мне, что произошло на самом деле? - попросил он и опустил простыню на то, что несколько часов назад было мужским лицом.

- А что объяснять, - махнул рукой атаман, - тут испокон веку такое творится. В последнее время, правда, редко... - Он вздохнул и перекрестился на образ Николая-угодника, висевший в переднем углу. - Раздевают догола, если хотят с кем расправиться, и привязывают к дереву. Мошка прилипает сразу. Рот у этого, - кивнул он на труп, - тряпкой забили, чтобы криков не слышно было, а так человек, говорят, почище сохатого на реву голосит. Мало кто больше часа выдерживает.

От боли сердце заходится. Да и сам посуди, Лексей Дмитрич, собака за ногу хватит, и то заблажишь дурниной, а тут заживо кожу грызут... Мошка тварь зловредная! Цапнет раз, ранка с неделю не заживает, а чешется как! Страсть прямо!

Алексей недоверчиво покачал головой.

- Не может быть! Она ж, как мак, мелкая?

- А ты, мил-человек, перед дождем в тайгу сунься, - подал голос один из мужиков, - только накомарник не надевай. Посмотришь тогда...

- Пока стрекоза на крыло не поднимется, спасу от нее нет, - чинно добавил второй, - лишь к середине лета полегчает, и только в сентябре исчезнет насовсем.

Сэр Корнуэлл поднялся со своего места. Щеку его подергивал нервный тик, но все-таки он держался молодцом и, вполне спокойно извинившись, объяснил, что ему нужно уходить. Караван готов отправиться в путь...

- Нет, ваша экспедиция останется в станице до особых распоряжений, сказал Алексей по-английски и кивнул на дверь канцелярии. - Некоторые формальности, сами понимаете, но завтра, я думаю, мы вам разрешим с утра отправиться по вашему маршруту.

- О да, конечно, - словно гусак, закивал головой англичанин, - конечно, нет проблем! - Он склонил голову перед атаманом, затем кивнул Алексею и покинул станичное правление в сопровождении своей верной стражи, которая за все это время не заявила о себе ни единым словом.

- Никита Матвеевич, - Иван появился на пороге канцелярии, за ним виднелось красное и потное лицо Перетятьки.

Видно, шевелить мозгами в разговоре с полицейским оказалось гораздо тяжелее, чем корчевать пни на своем участке, - распорядись насчет трупа. Надо отправить его в губернию, а пока определи его в ледник, если таковский имеется.

- Имеется, - вздохнул Шаньшин, - у меня на рыбозаводе. - И справился:

- Долго ему лежать?

- Пока не получим распоряжений от начальства, - пояснил Иван. - Если нет родственников, возможно, позволят здесь похоронить. - Он смерил взглядом мужиков, потом повернулся к старосте:

- Ладно, с вами все понятно! Езжайте домой, но далеко не отлучайтесь из деревни, вдруг еще какие вопросы появятся.

- Да мы ничего... Да мы завсегда... - Перетятько вытер ладонью пот со лба и приказал мужикам:

- Поехали! - и поклонился Ивану. - Храни вас бог, Иван Лександрыч! А то мы сперва всполошились, вдруг не поверят...

- Что ж не поверить, поверим, - заметил глубокомысленно Вавилов, проводил взглядом хохлов и взял из рук Алексея несколько исписанных листков бумаги - протокол осмотра тела, пробежался по нему глазами, крякнул многозначительно и посмотрел на Шаньшина. - А теперь побеседуем с тобой, Никита Матвеевич, и с тобой, Гаврила Никитович!

Гаврила подошел и сел рядом с отцом, а Иван опустился на соседний с Алексеем стул. Теперь они сидели друг против друга - хозяева и гости, два сыщика и два подозреваемых, если не в убийстве или в соучастии, то в укрытии некоторых важных обстоятельств, которые могли бы предотвратить это преступление...

Иван заявил об этом прямо, без обиняков, отчего Гаврила опустил глаза в пол, а Шаньшин побагровел.

- В чем ты нас подозревать, Иван Лександрыч? - произнес он с вызовом. Государеву службу мы исправно несем! Только награды имеем, ни в чем скверном отродясь замешаны не были!

- Никита, я тебя безмерно уважаю. - Иван смотрел атаману прямо в глаза, и тот не выдержал, отвел взгляд. А Вавилов продолжал:

- Неужто я бы приехал к тебе погостить, если б знал, что ты негодяй?

Отец и сын молчали.