Сибирская амазонка

- Ты вот скажи мне, Гаврила, - обратил Иван свой взор на Шаньшина-младшего, - где ты сегодня сподобился в коровье дерьмо залезть? Глянь на сапоге...

Гаврила с недоумением уставился на Вавилова.

- А я почем знаю?

- Почем? - передразнил его Иван. - А мы вот с Алексеем Дмитричем точно знаем, где ты отметился! Сымай сапог, - приказал он внезапно.

И когда окончательно растерявшийся Гаврила подал ему сапог, язвительно усмехнулся.

- Помнишь, Никита, сам рассказывал, как вы по сакме врага выслеживаете? Твоя наука нам изрядно пригодилась. - Он показал Алексею подошву. - Что я тебе говорил. Подковка один в один... - Он щелкнул пальцем по колодке. - И след один в один, даже проверять не надо, у меня глаз, что алмаз... - Он полез в карман и вынул сплющенный кусочек свинца. - Одно только смягчает вашу вину, господа хорошие, что зла нам не желали, и в нас ты, Гаврюха, стрелял не по злобному умыслу, а чтоб припугнуть городских баглаев.

Чтобы по тайге не шастали! Так ведь, или я ошибаюсь?

Отец и сын переглянулись. Иван ухмыльнулся и пояснил Алексею:

- Я ведь сразу понял, что это их рук дело, когда Сашка примчался как оглашенный. Наверняка он видел, как старший братец крался по тайге с ружьем, но думал, что он нас пришил по ошибке. Или все ж решили нас укокошить и на ратников все списать, любезный Никита Матвеевич? Только нам доподлинно известно, что они больше стрелами обходятся, потому как пули на таких, как мы, жалеют.

- Господь с тобой, Иван Лександрыч! - произнес глухо атаман и высморкался в носовой платок. - Даже в мыслях не имели вас убивать. - Глаза его виновато забегали. - Было дело, хотели припугнуть, но для того лишь, чтобы вас сберечь.

Вы ж сами того не понимаете, в какую кутерьму влезли. - Он тяжело вздохнул и перевел взгляд на простыню, прикрывавшую труп Голдовского Дозвольте распорядиться унести тело в ледник. А то дух от него...

- Распорядись, но только живо! - согласился Иван и приказал уже другим тоном:

- И снаряди казаков, которые наше донесение в губернию доставят. Сроку тебе двадцать минут. А мы пока с Алексеем Дмитричем письмецо соорудим для начальства.

Шаньшин почти выбежал из комнаты. Гаврила поднялся следом, но Иван погрозил ему пальцем:

- Но, но! Сиди где велено, пока батя не вернется! И не вздыхай! Мешаешь нам писать!

Гаврила пересел на лавку к окну и вперился тоскливым взглядом в носки своих сапог, а сыщики, склонившись голова к голове, принялись что-то обсуждать, затем писать, после опять обсуждать и даже, судя по слегка повышенным тонам, ссориться. Но как Гаврила ни прислушивался, так ничего и не понял. Он все же сделал вывод, что для него самого встреча с коровьей лепешкой может оказаться более плачевной, чем для сапога, который в нее угодил ненароком.

Глава 17

- Ты, Никита Матвеич, словно дите малое! - Иван уставился на атамана усталым взглядом. - Неужто не понимаешь, что чем больше запираешься, тем больше у меня к тебе вопросов? Я ведь понял, почему ты молчишь. Думаешь, короткий язык - залог спокойствия и тишины? Нет, шалишь, брат! Я все равно до всего докопаюсь, только дружбе нашей тогда конец, и коль попадешь в заварушку, на помощь мою не рассчитывай.

Атаман сидел на лавке у окна, расставив ноги, и смолил одну цигарку за другой. На Ивана он почти не смотрел, на вопросы отвечал неохотно, устремив хмурый взгляд в пол. Гаврила дожидался своей очереди в канцелярии.

- Учти, - продолжал Иван, - мы ведь не уедем отсюда, пока не узнаем, кто убил Голдовского, кому и по какой причине он помешал? Ты ведь понимаешь, что мы обязаны будем доложить начальству о творимых здесь безобразиях. А оно непременно спустит отчет генерал-губернатору. А тот вызовет на ковер войскового атамана. "А что там у тебя творится в станице Пожарской? спросит у него генерал-губернатор. - Почему станичники службу не справляют должным образом?

Или станичный атаман слаб? Захворал? Перестарался на государевой службе? Значит, пора ему на покой! - Иван вдруг вскочил на ноги и, перегнувшись через стол, ухватил Шаньшина за грудки. - Говори, кому служишь, Никита, государю или темным людишкам, что в тайге хоронятся? Не замечал я раньше, чтобы ты труса праздновал! Говори как на духу!

Атаман оторвал его руку от чекменя, поднял на Вавилова тяжелый взгляд.

- Никто в роду Шаньшиных труса не праздновал, заруби это на носу, Иван Лександрыч! И государю я, почитай, тридцать годков верой и правдой... И здесь пекусь не о собственной заднице, а о тех, кто за моей спиной... Бабах, ребятишках... Мы все здесь тайгой живем, поэтому ее законов не нарушаем. Он перекрестился на образа и как-то обреченно произнес:

- Ладно, отвечу я вам, но только то, что знаю.

Многое мне неведомо, это уж как перед господом.., - Он опять перекрестился. - Мне теперь все едино...

Иван помолчал некоторое время, рассматривая атамана.